«ДУХОВНО-НРАВСТВЕННЫЕ ЦЕННОСТИ РУССКОЙ КЛАССИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ алентин Распутин, говоря о великом воспитательном подвиге русской литературы всех эпох отметил: «В...»

Е.И. Дворникова

ДУХОВНО-НРАВСТВЕННЫЕ ЦЕННОСТИ

РУССКОЙ КЛАССИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

алентин Распутин, говоря о великом воспитательном подвиге русской

литературы всех эпох отметил: «В мрачные времена безбожия литеВ ратура в помощь церкви теплила в народе свет упования небесного и

не позволяла душам зарасти скверной. Из книг звонили колокола и

звучали обрядовые колокольцы, в них не умолкало эпическое самодвижение жизни... и такой красоты растекались закаты над родной землей, что плакала и ликовала от восторга читательская душа... Литература не была слепой и замечала наступление зла, но отречься от добра для нее было равносильно тому, как молитве отречься от Бога» (из «Слова при вручении литературной премии А.И. Солженицына 4 мая 2000г.»).

Понятие «русский писатель» поэтому издавна означало нечто гораздо большее, чем только писатель, и одновременно, о чем говорил еще Достоевский, нечто большее, чем просто русский, то есть национально и регионально ограниченный «мастер культуры». Все великие русские писатели стремились зажечь путеводные звезды, которые вечно жили бы в человеческих душах.

Русская литература - «феномен изумительный» (М.Горький), «это нечто неподражаемое, неповторимое, то, что в высоко художественной форме сосредоточивает огромный познавательный, эмоционально-эстетический и духовный опыт;... это произведения, сконцентрировавшие значительные вечные ценности», а «ценность есть нечто всепроникающее, определяющее смысл и всего мира в целом, и каждой личности, и каждого события, и каждого поступка...» . Русские мыслители (Н.А. Бердяев, В.В. Розанов, П.А Флоренский, С. Булгаков, И.А. Ильин, К.Н.

Леонтьев и др.) представляют гуманизм русских писателей как величественное качеЕ.И. Дворникова ство русского духа. Гуманизм - система общечеловеческих ценностей - совокупность идей, принципов, традиций, ценимых народами на протяжении многих веков. Они выше узкоклассовых, национальных, политических. Общечеловеческими ценностями являются предметы и явления как духовного, так и материального порядка, которые обладают значимостью для общества, для всех социальных групп и всякого индивида, способностью удовлетворить интересы человека; идеальные, духовные ценности - это эстетические и этические взгляды, нравственные принципы и установки человека на добро, благоустройство мыслей и поступков, справедливость, честь, достоинство, милосердие и как высшее проявление духовности - гуманизм отношений к людям и между людьми.

Художественное произведение - «живое знание» (В.П. Зинченко), главными признаками которого являются открытость, недосказанность и незавершенность. А.С.

Пушкин, Н.В. Гоголь, Ф.М. Достоевский, Н.А.Некрасов, А.Майков и др. видят жизнь по-разному, каждый из них создает свой художественный мир, «внутреннюю форму литературного произведения» . У каждого писателя своя логика, своя точка зрения на мир и человека, своя система ценностей. Автор, разумеется, имеет свою концепцию бытия, но он не подавляет личность своих героев, хотя может вступать с ними в диалог. На полифонии голосов, диалоге личностей строятся многие произведения.

«Не множество характеров и судеб в едином объективном мире в свете единого авторского сознания развертываются в произведениях, - писал в этой связи М.М. Бахтин, но именно множественность равноправных сознаний с их мирами сочетаются здесь, сохраняя свою неслиянность, в единство некоторого события» . Художник спорит, соглашается, поддерживает, опровергает, развивает, рушит, продолжает сделанное предшественниками и современниками. И здесь важно слышать разные голоса разных писателей, говорящих о том, «что тайна бытия человеческого не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить» .

Русская классическая литература не только показывает жизнь, какая она есть, но и пробуждает «в человеке устремленность к жизни, какой она должна быть» (Ю.Н.

Сохряков), это «глубокая, никогда не прекращающаяся, никогда не истощающаяся жажда праведности, мечта о совершенстве» . Многие произведения русской классической литературы вызывают бурные литературные и общественные дискуссии.

Это и «Гроза» А.Н. Островского, «Отцы и дети» И.С. Тургенева, «Кто виноват?» А.И.

Герцена, «Люди 40-х годов» А.Ф. Писемского, романы И.А. Гончарова, пьеса «Вишневый сад» А.П. Чехова и многие другие. Произведения отражают те явления, которые можно обозначить как социодинамику культуры, т.е. исследование процессов и явлений движения культуры «в зависимости от изменения, развития общества»

А «составить объективное мнение об эпохе можно, только взглянув одновременно со многих несовместимых друг с другом точек зрения» . Писатели не просто фиксируют или иллюстрируют те или иные общественно- культурные явления, а проникают, «вживаются» в них, стремясь понять их ведущие проблемы, движение общеЕ.И. Дворникова ственного и индивидуального сознания. Авторская позиция в таких произведениях настолько неоднозначна, что вызывает зачастую яростную критику. Поэтому с позиции социодинамики культуры верным способом избавления от стереотипов интерпретаций и оценок литературного произведения является его прочтение как текста культуры, отразившего столкновение и динамику разных точек зрения: социальных, политических, этических, эстетических, философских. При этом среди сопоставлений можно различать: внутритекстовые (сопоставление разных оценок текста читателями и критиками), интерпретационные (сопоставление разных интерпретаций текста на основе авторского инварианта - историко- генетический и историко-функциональный подходы), межтекстовые (сопоставление разных произведений изучаемого автора или разных авторов, между которыми возможно установить типологические связи), надтекстовые (сопоставление произведений разных искусств) . Движение лейтмотивов, этапы духовных возвышений и кризисов, «движение идеалов» связаны единой цепью и составляют историю развития литературы как историю отраженного в слове духовного опыта поколений. Своеобразие и уникальная сила литературы проистекает из её материала. Материалом этим является язык, а базовым элементом языка художественного творчества является слово, словесный знак. Слово в контексте мировой культуры ассоциируется с Творением и Творцом. Ведь сказано в Писании: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Все через него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть» (Св. Иоанна).

Обратимся к стихотворению в прозе И.С. Тургенева «СТОЙ!».

Стой! Какою я теперь тебя вижу - останься навсегда такою в моей памяти!

С губ сорвался последний вдохновенный звук - глаза не блестят и не сверкают - они меркнут, отягощенные счастьем, блаженным сознанием той красоты, которую удалось тебе выразить, той красоты, вслед которой ты словно простираешь твои торжествующие, твои изнеможенные руки!

Какой свет, тоньше и чище солнечного света, разлился по всем твоим членам, по малейшим складкам твоей одежды?

Какой бог своим ласковым дуновением откинул назад твои рассыпанные кудри?

Его лобзание горит на твоем теле, как мрамор, побледневшем челе!

Вот она - открытая тайна, тайна поэзии, жизни, любви! Вот оно, вот оно, бессмертие! Другого бессмертия нет - и не надо. В это мгновение ты бессмертна.

Оно пройдет - и ты снова щепотка пепла, женщина, дитя... Но что тебе за дело!

В это мгновенье - ты стала выше, ты стала вне всего преходящего, временного. Это твое мгновение не кончится никогда.

Стой! И дай мне быть участником твоего бессмертия, уровни в душу мою отблеск твоей вечности!

Если выделить опорные слова данного стихотворения в прозе И.С. Тургенева, то ими будут: звук... красота... Бог... тайна... поэзия... бессмертие... душа... вечность...

Получается, что счастье, это то самое мгновенье, которое поэт стремится остановить, Е.И. Дворникова запечатлеть в слове, возможно только при условии единства всех этих понятий.

Вдохновенный звук, священный свет, божественное прикосновение создают одушевленную красоту. И только такая красота имеет право на бессмертие. А значит, тайна красоты, бессмертия, не в совершенстве линий, не во внешнем впечатлении, а в понимании, в созвучии душ, в торжестве, которое может дать только счастье вдохновения.

Слово, таким образом, обладает высоким творческим, созидательным смыслом и является неоспоримой ценностью.

Слово Божественное и Человеческое, слово Пушкина и Достоевского, Гоголя и Лермонтова, Тургенева и Толстого, Чехова и Тютчева и т.д. Если Вселенная - это большой мир, а человек - малый, то книга, слово, литературное творчество является посредующим началом между мирами. «Авторские миры художников - сообщающиеся миры. Их тайными перекличками, их «диалогом» творится живая картина нашей литературы» . Русская литература «стала русской Библией, творцом нравственно-исторических смыслов для своего народа» .

Ведь именно она «несет в себе, воздействует на людей, передает людям именно самое сильное в регуляции деятельности - смысл» . A поскольку «универсалии смысла» - общечеловеческие ценности - «кристаллизуются в типичных ситуациях», то сопоставление таких отраженных в искусстве ситуаций усилит его суггестивное воздействие и может способствовать открытию «законов душевной жизни человека»

Русская классическая литература XIX века - сумма «вочеловеченных» идей, выражающихся в системе эстетических конфликтов: человек и природа, человек и общество, человек и история, человек и власть, человек и судьба, человек и народ, человек и Бог, человек и обстоятельства (которые в художественных произведениях все более дифференцируются, включая и национальные, и психологические, и социальные и др. факторы). Важной стороной системы конфликтов является углубление в противоречия личности с другой личностью, а также в мир противоречий внутри одной личности. При этом, как считает Т.К. Черная, «мир личности и мир вокруг личности приобретает одинаковую важность. В этой системе мышления присутствует обостренное, иногда даже болезненное чувство неприятия всего, что мешает утверждению добра, и здесь обобщающая сила русского художественного слова достигает могучего действия. Но русская литература не просто отрицает те явления, которые не вызывают одобрения писателей, а своими эстетическими способами познания анализирует, изучает их, стараясь определить их «собственную норму». .

Литература дает неопытному, мало пожившему человеку возможность, какую не дает реальность:

существование по-другому мыслящего и чувствующего, по-другому воспринимающего мир человека, с одной стороны пережить множество других жизней, попробовать себя в разных обстоятельствах, испытать неиспытанные еще состояния любви и ненависти, милосердия и искушения, победы и поражения и тем самым получить опосредованный жизненный опыт. Русская классическая литература дает каждому человеку возможность осознания смысла человеческого бытия, его многомерности, сделать опыт Е.И. Дворникова Другого не просто интересным, а сущностно значимым. Именно литература может помочь человеку определить свои жизненные позиции, свои представления о нравственном и безнравственном, предупредить читателя о последствиях выбора того или иного способа жизни, тех или иных ценностных установок, поступков и их мотивов.

Классическая литература «воспитывает терпимость не только потому, что, как и религия, наполнена нравственными истинами. Не прямая проповедь этики или религиозный запрет сегодня способны остановить агрессию, а восхищение красотой мира и возможным совершенством человека, отзывчивостью души, способной чужое горе или чужую радость ощутить как собственное, личное потрясение» . Главная уникальная особенность русской классической литературы - в гуманизации, в очеловечивании, в «выделывании» людей. (Достоевский Ф.М.) Русская литература - не только важная часть культуры Российского государства, но и скрепляющий состав нашей духовной жизни: в ней - и культура, и история, и средоточие наших духовных святынь. Известны слова Стефана Цвейга, сравнившего характерные позиции писателей разных национальных культурных сфер: «У Диккенса целью всех стремлений будет миловидный коттедж на лоне природы с веселой толпой детей, у Бальзака - замок с титулом пэра и миллионами.... Кто из героев Достоевского стремится к этому?

Никто.... Они требуют всего - всю полноту чувства, всю глубину мира - единую жизнь» . Очень выразительная характеристика, тем более, что на место имени Достоевского можно поставить любое другое имя русского классика. Как видим, в русской литературе совершенно иная система ценностей - внутренняя духовно- нравственная свобода личности, ответственность перед народом, Родиной и самим собой; свобода саморазвития личности; способность к постоянному поиску истины, идеалов, одухотворяющих человека; творческое художественно-эстетическое восприятие мира; протест против любых форм насилия; преклонение перед идеалами народной жизни, осуждение духа наживы и эгоизма.

В образах получил удивительно многогранное отображение «феномен, которого никому не миновать» (Достоевский) - процесс многотрудного, противоречивого, тернистого становления, духовного рождения «в человеке человека» (Достоевский), личности - с ее вечной двуединой проблемой:

исторически неизбежной обособленности и такой же исторически обусловленной и нравственно необходимой неотделимости - от общества, народа, человечества . Для русских писателей «человек должен быть не «маленьким» и не «лишним», не чиновником, не унтером, не попрыгуньей, не душечкой, не Ионычем, а Человеком» (А.П. Чехов). Русская классическая литература «неотъемлема как сила, духовно структурирующая и созидающая человека» .

Каждое произведение классики, принадлежа к непреходящим ценностям, передает дух своего времени. Во все времена философы, писатели и поэты обращали свое внимание к рассмотрению феномена свободы. Б. Спиноза считал, что свобода - «познанная необходимость», И. Кант - «самозаконодательство», Н.А. Бердяев

Е.И. Дворникова

«творчество». И.А. Ильин справедливо пишет: «Пока человек пользуется свободой, он мало думает о ней. Он дышит, живет и наслаждается ею. Свобода подобна воздуху:

человек дышит воздухом, не думая о нем. Мы вспоминаем о нем обычно лишь тогда, когда его не хватает, когда он становится тяжелым или смраден, - когда человек начинает задыхаться. Тогда мы вспоминаем, что без воздуха нельзя жить, что мы забыли о нем и не дорожим им, что он, безусловно, необходим, что начнется гибель»

И далее: «Свобода есть духовный воздух для человека» . Идеал свободы в творчестве русских писателей эволюционирует от традиционных просветительских представлений о справедливом общественном устройстве через романтическое неприятие любой формы несвободы и порабощения к философскому пониманию свободы высшей, духовной, которую одну не может отнять у человека никакой тиран.

Для Пушкина важно помнить, что Бог «даровал человеку свободу и возложил на него ответственность за выбор между добром и злом; значит, лишаясь свободы, человек лишается возможности различать эти нравственные полюса, утрачивает смысл своего бытия, способность строить отношения с людьми, творческую силу» .

Потому-то высокий идеал свободы и одухотворяет поэзию Пушкина на протяжении всей его жизни. Свобода для Пушкина - это свобода иметь свое мнение об обществе, об историческом прошлом своего народа, возможность критически оценивать «громкие права, от коих не одна кружится голова». С личной независимостью поэт связывал и неприкосновенность «пенатов», то есть семьи, дома, творческого труда. Пушкин создал свой манифест личной свободы. Во-первых, «никому /Отчета не давать, себе лишь самому / Служить и угождать», во-вторых, «для власти, для ливреи / Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи». Наконец, самое главное и заветное - целая программа жизни: По прихоти своей скитаться здесь и там. Дивясь божественным природы красотам. И пред созданьями искусств и вдохновенья Трепеща радостно в восторгах умиленья. - Вот счастье! Вот права... Это и есть истинное понимание Пушкиным подлинной ценности свободы. «Муза Пушкина -... муза его мысли и духовной жизни есть настоящая русская муза: ее истинная духовная глубина, ее великая и серьезная жизненная мудрость проникнута той простотой, безыскусственностью, непосредственностью, которая образует невыразимое своеобразие русского духа» . Дух, по мнению М.М. Бахтина, является основой сознания и опыта человечества, главным в его культуре. Литература XIX века - «выработанный веками культурной жизни человечества мощнейший механизм органического, ненасильственного становления личности путем ее целостного духовного самоопределения» .

Вся наша литература XIX века пронизана духовностью. С позиции русского философа И.А. Ильина, духовность - «творчески созидательное, жизнеутверждающее начало, - это идеал, к которому должна восходить, возвышаться в своем самосовершенствовании личность» . Духовность - это способность бескорыстного, самоценного стремления к абсолютной Истине, Добру и Красоте, осуществление этого стремления в жизни и осознание его как отличительного признака подлинно человеЕ.И. Дворникова ческого в человеке . Духовность русской классической литературы породила ее главные ценности - «это полнота отношения к Истине, состояние, сливающее воедино ум, веру, смирение, незлобие, любовь, доброделание, соборность, миролюбие, милосердие и целомудрие, простосердечие, покаяние и послушание» .

Духовность русской литературы - в ее соборности. Соборность - это «целостное сочетание свободы и единства многих людей на основе их общей любви к одним и тем же абсолютным ценностям» .Таким образом, соборность может быть определена как форма человеческого Всеединства (Вл.Соловьев), свойственная православному менталитету и опирающаяся на событие, единение душ, соработничество, правду отношений . Такое понимание соборности соответствовало древнерусскому пониманию «лад».

Русское слово «лад» обращено к душевно-сердечной иерархии ценностей. Лад настрой, обретенный через душевное участие. Душа, по М.М. Бахтину, - это то, что внутри человека, но вместе с тем она образуется из того, что определяет ее извне.

Русские классики в лице Пушкина и Лермонтова, Гоголя и Тургенева, Толстого и Достоевского, Лескова и Чехова и др. еще раз напомнили о том, что человек обладает душой, которая часто бывает не в порядке, которая может болеть, мучиться, страдать и которая нуждается в любви, жалости, сострадании. Именно душа - одно из главных действующих лиц русской литературы. В.А. Жуковский «открыл русской поэзии душу человеческую» - писал Г.А. Гуковский . Это внутренний мир человека, сфера его сердечных чувств, его душа. Поэт глубоко проникает в душевную организацию изображаемого человека и воспроизводит мир собственной души. «Душа - это то общее, что дано людям, что их сближает, а не разъединяет» .

Духовно-душевные черты составляют «эстетику души» положительных героев в творчестве Пушкина и Гоголя, Тургенева и Некрасова, Гончарова, Лескова, Островского, Достоевского, Салтыкова-Щедрина, Толстого и Чехова: свобода, праведность, правдолюбие, терпимость, доброта, милосердие, совесть, страдание, сострадание, раскаяние, любовь, смирение, жалость, ум, возвышенность, честь, благородство, справедливость, честность, истинное собственное достоинство, самоотверженность, чувство долга и ответственности, доверчивость, терпимость, открытость, искренность, простодушие, скромность, умение прощать, органичность и целостность мировосприятия, мировидения - эти свойства, психологически обусловленные отсутствием самолюбия и гасящие его агрессивно-захватнические проявления, составляют «твердую сердцевину» людей, которая характеризуется их органической расположенностью к добру. Ведь по глубокому убеждению А.П. Чехова, «... мир погибает не от разбойников и не от воров, а от скрытой ненависти, от вражды между хорошими людьми, от всех этих мелких дрязг, которых не видят люди...». . Отсутствие их в чистом и добром сердце эгоистических мотивов и меркантильных установок позволяет им полнее понимать и сердечнее любить других людей. Все это не обостряет, а, напротив, смягчает гордыню и эгоизм окружающих, сужает границу их самости, способствует Е.И. Дворникова обнаружению добрых сторон их души (Б.Н.Тарасов). Таково воздействие князя Мышкина на генерала Епанчина в романе Ф.М. Достоевского «Идиот»: «Взгляд князя был до того ласков в эту минуту, а улыбка его до того без всякого оттенка хотя бы какого-нибудь затаенного неприязненного ощущения», что Епанчин тотчас же покинул свою настороженность. Обозленный и готовый уничтожить князя, Рогожин при встрече с ним растерял всю злобу, и тот сделался ему «по-прежнему люб». Благотворное воздействие сердечно-понимающего отношения к людям проявляется и в любви-жалости князя Мышкина, которая в противоположность любви-страсти не делает своего предмета объектом подчинения и господства. В его тяге к Настасье Филипповне ощущалось «как бы влечение к какому-то жалкому и больному ребенку, которого трудно и даже невозможно оставить на свою волю», и он ее «любит не любовью, а жалостью».

Его выбор между Аглаей и Настасьей Филипповной был предопределен так: «Ведь она такая несчастная». Незнакомые ей до сих пор человечность и бескорыстие способствуют нравственному сдвигу в ожесточенной душе: «А князь для меня то, что я в него в первого во всю мою жизнь, как в истинно преданного человека, поверила. Он в меня с одного взгляда поверил, и я ему верю». Преобразующее воздействие конкретно-доброго поведения князя Мышкина неоднократно подчеркивалось Достоевским.

В романе «Братья Карамазовы» для «кроткого» Алеши Карамазова способность к состраданию, порождаемая душевной отзывчивостью, жизненно необходимое дело.

Это для него духовное призвание, неустанный душевный труд. Даже в его неисправимом отце зашевелилось что-то доброе при общении с беззлобным, открытым и доверчивым сыном. «Приезд Алеши как бы подействовал на него даже с нравственной стороны, как бы что-то проснулось в этом безвременном старике из того, что давно заглохло в душе его». Видя в младшем сыне «полное отсутствие презрения» к себе, Федор Павлович признается: «Я только одного тебя не боюсь... С тобой только одним бывали у меня добренькие минутки, а то ведь я злой человек». Исцеляющую силу в брате прозревает и Иван Карамазов, всегда злобно усмехавшийся, а при встрече с ним вдруг раскрывшийся с «радостной», «детской» стороны. «...Братишка ты мой, не тебя я хочу развратить и сдвинуть с твоего устоя, я, может быть, себя хотел бы исцелить тобою, - улыбнулся вдруг Иван, совсем как маленький, кроткий мальчик. Никогда еще Алеша не видел у него такой улыбки».

«Неисследимую» (Достоевский) черту в душах людей проводит Алеша Карамазов. Поданная им «луковка» перевернула сердце Груше, расширив зону добра в нем. Он увидел в ней не просто женщину, предмет страсти, но и личность, измученного человека, нуждающегося в помощи, понимании и искреннем сочувствии.

«Пожалел он меня первый, единый, вот что!»

«...Жалость - драгоценность наша и искоренять ее из общества страшно. Когда общество перестанет жалеть слабых и угнетенных, тогда ему же самому станет плохо:

очерствеет и засохнет, станет развратно и бесплодно», - писал Ф.М. Достоевский . Именно Достоевский своим творчеством призывал культивировать в человеЕ.И. Дворникова ке душевность, доброту, открытость, терпение. В романе «Преступление и наказание»

Соня Мармеладова в условиях бедной, трудной, грубой жизни (разлад во взаимоотношениях отца и мачехи и как следствие - пьянство отца, бедственное положение семьи, болезнь Катерины Ивановны, вынужденное падение и душевные страдания после него, убийство Лизаветы, гибель, отца, обвинение Лужиным в воровстве, смерть мачехи, переживания, связанные с Раскольниковым (признание, суд, каторга.)) сумела сохранить в себе чистую душу, любовь к людям, веру в добро. Соня обладает удивительным нравственным чутьем на доброту и правду, редким умением видеть в людях прежде всего их лучшие качества, будь это квартирные хозяева Капернаумовы («Хозяева очень хорошие, очень ласковые.

И очень добрые...») или каторжане. Перенесенные горе, потери, страдания научили Соню «молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать... и любить» . В эпизоде, когда Мармеладов просит у дочери деньги на похмелье, она «тридцать копеек вынесла, своими руками, последние, все, что было, сам видел... Ничего не сказала, только молча на меня посмотрела... Так не на земле, а там... о людях тоскуют, плачут, а не укоряют, не укоряют!.. А это больней-с, больней-с, когда не укоряют!..» Мармеладов почувствовал во взгляде Сони великое терпение и любовь. В нем, жалком и потерявшемся, она видела человека, доброго и мучающегося оттого, что Катерина Ивановна его не любит («О, если б она пожалела меня!»), человека, у которого «черта наступила». И самое главное - не судила. Сострадание и любовь вместо осуждения пробуждают в герое чувство вины, муки совести, из которых перед смертью рождается покаяние (еще Павел Флоренский объяснил силу таинства покаяния (раскаяния) - это не прощенный грех, но истребление прошлого, когда греховное прошлое вычеркивается, выскабливается из души, уничтожается в ней , а в контексте православного миросозерцания Ф.Достоевского происходит возрождение души Мармеладова.

Соня после признания Раскольникова в убийстве интуитивно сразу поняла, что произошла страшная подмена ценностей: истинное, Божье в душе Раскольникова было заменено дьявольским: рассудочная, бездушная теория, этот мрачный катехизис стал его верой и законом: «Что вы... над собой сделали!» Исповедь Раскольникова Соня воспринимает очень обостренно, всей душой, безмерно страдая за него, автор отмечает это в ремарках: «вскричала со страданием», «со страданием произнесла она», «бросилась на шею, обняла его и крепко-крепко сжала его руками, заплакала навзрыд», «вскрикнула, всплеснув руками»...

Она сразу поняла весь трагизм ситуации:

«Нет, нет тебя несчастнее никого теперь в целом свете!» Именно смиренное сострадание Сонечки производит воздействие на твердую «наполеоновскую» душу Раскольникова, доброе чувство «волной хлынуло в его душу и разом размягчило ее».

Кроткая Соня избрала иной путь, чем Раскольников, - не бунт, а смирение перед Богом. Но кротость и смирение ни в коей мере не означают безволия или рабской покорности, как нередко предполагает обыденное сознание . И Соня, прежде робкая, молчаливая, теперь страстно изумляется выводам Раскольникова: «Это челоЕ.И. Дворникова век-то вошь!» «Убивать? Убивать-то право имеете?..» В ее словах чувствуется огромная нравственная сила. И Раскольников «всматривался...в эти кроткие голубые глаза, могущие сверкать таким огнем, таким суровым энергическим чувством, в это маленькое тело, еще дрожавшее от негодования и гнева, и все это казалось ему более и более странным, почти невозможным».

Смирение как добродетель и «состоит в полном отсутствии гордости, честолюбия и колкого самолюбия, в склонности просто забывать о своем я и относиться ко всем людям как к существам, совершенно равным себе и друг другу; все обусловленные заботою о своем я поводы для неприязни к людям отпадают, и выдвигаются на первый план любовное участие в чужой жизни» . Раскольников «смотрел на Соню и чувствовал, как много на нем было ее любви!» Та высшая, самая светлая любовь, сострадательная, милосердная, христианская, видящая в нем, оступившемся

Человека, любовь, которая поведет Соню на каторгу для его спасения, любовь молчаливая, ненавязчивая, не требующая ответа. «Ненасытимое сострадание», «юродство» Сонечки оказывается жизнестроительным, душеспасительным для Раскольникова. Ведь главное для человека - это храм души, который он обретает через страдания, ибо человек с храмом в душе обрел уже самые главные узы в мирозданье - узы веры, которые строятся лишь любовью, радостью и красотой, той самой, что «спасет мир».

Рассказ А.П.Чехова «Студент» выполняет древнейшую и, в сущности, главнейшую функцию литературы - ориентирующую. 22-летний персонаж Иван Великопольский не верит в улучшение жизни и через тысячу лет, а смысл человеческого существования усматривает не в конце человеческой истории, а в её начале.

Здесь, как в Библии, «начало - не просто временная точка отсчета, но некое лоно изначальности, основание, принцип и первоначало. Оно не только было, но как бы продолжает существовать и сосуществовать с настоящим как особый уровень бытия, на котором все «правильно», поэтому человек, желающий действовать «правильно», обязан сверяться с «началом» как с образцом» . А.П.Чехов в своем рассказе дотрагивается до начала. Чеховскому студенту Ивану Великопольскому удаётся «сверяться с началом». Он учится жить, думать, чувствовать, испытывая от всего этого радость, удовлетворение, будучи не подонком и не героем, а обыкновенным человеком. Именно эти три точки отсчёта в человеческом поведении - подлость, героизм, норма - обсуждаются в разговоре студента Ивана с крестьянками Василисой и Лукерьей.

Чехов точно, ненавязчиво подключает и читателя к этому разговору: «Поговорили», пишет он и ставит точку: разговор был бескорыстный - студент вдов не «агитирует», да и им от него ничего не нужно. Просто люди встретились.

Представители одной и той же культуры:

Небось, была на двенадцати Евангелиях?

Была,- ответила Василиса. .

Е.И. Дворникова

И стало быть, есть у Василисы в её житейском активе некие точки отсчёта, жизнеспособные символы. Такой человек не станет в житейском отчаянии бесконечно катиться вниз, ибо знает, что всё равно невозможно пасть ниже Иуды (подлость). Он не будет в суетной гордыне бесконечно стремиться вверх, ибо знает, что всё равно невозможно подняться выше Христа (героизм в страдании, бесконечное самопожертвование, окончательная победа над злом путём его искупления). С мудростью и реализмом будет относиться он к подъёмам и провалам своей трудной жизни обыкновенного человека. Студент напомнил Василисе и Лукерье лишь один сюжет из 22 главы «От Луки святого благовествования» - великолепного законченного художественного произведения - эпизод с Петром. Именно Евангелие от Луки ближе, понятнее современному человеку, чем другие христианские канонические тексты: исследователь С.С.

Аверинцев недаром отмечает «литературный талант и редкую способность психологического вчувствования» автора и даже указывает на то, что в этом третьем Евангелии «Иисус изображён божественнее, чем в первых двух, но в то же время и много человечнее» . Возникает художественная символика такого типа, который станет основным для мирового искусства как минимум ещё на два тысячелетия: это не мёртвый знак застывшего смысла, а живой образ живого. И первый такой очеловеченный символ - Христос: Бог и одновременно - живой человек, способный терзаться, сомневаться, страдать.

В рассказе А.П.Чехова речь идёт о таких общечеловеческих и неоднозначных вещах, как мужество и предательство. Есть добровольное предательство. Оно не может быть названо и объяснено иначе, чем как прямое вторжение зла: «Вошёл же сатана в Иуду, прозванного Искариотом, одного из числа двенадцати, И он пошёл и говорил с первосвященниками и начальниками, как Его предать им» [Лк., 22,3-4].

Интересно, что Лука, в отличие от других евангелистов, ничего не говорит о пресловутых тридцати сребренниках (сумма по тем временам немалая!), как бы косвенно отказываясь от какого бы то ни было рационального объяснения поступка Иуды, давая понять, что никакая корысть не может быть истинным и достаточным мотивом предательства учителя учеником. Оно - «от сатаны».

Есть невольное предательство. Оно - от слабости человеческой.

Обыкновенный человек считает себя достаточно сильным для того, чтобы жить честно и достойно. «С Тобою я готов и в темницу и на смерть идти»,- говорит Пётр Иисусу. - «Но Он сказал: говорю тебе, Пётр, не пропоёт петух сегодня, как ты трижды отречёшься, что не знаешь Меня» [Лк., 22,33-34].

В точности, без каких-либо изменений процитировав этот диалог Иисуса и Петра, чеховский студент затем как бы пытается поставить себя на место Петра и тем самым как бы продолжает лишь намеченный Лукой в отношении Петра (ведь главный образ для евангелиста все же Иисус) процесс «психологического вчувствования»: «...а Петр, изнеможённый, замученный тоской и тревогой, понимаешь ли, не выспавшийся,

Е.И. Дворникова

предчувствуя, что вот-вот на земле произойдёт что-то ужасное, шел вслед... Он страстно, без памяти любил Иисуса, и теперь видел издали, как его били...».

Чеховский студент сам не заметил, как увлёкся, стал домысливать подробности за евангелиста, как, передавая всю степень отчаяния Петра, нечаянно перешел на язык человека своего времени, тоскующего по ощутимо близкому, но и безнадёжно утраченному идеалу. Именно в этот момент Чехов впервые отмечает проблеск внимания и понимания слушательниц: «Лукерья оставила ложки и устремила неподвижный взгляд на студента. Чехов сумел задержать наше внимание на той проблеме, которая представлялась ему единственно важной. И был прав философ С.Н.Булгаков, когда писал, что «из всех философских проблем... наиболее часто и настойчиво ставится Чеховым этот вопрос не о силе человека, а о его бессилии... Общечеловеческий, а потому самому и философский вопрос, дающий главное содержание творчеству Чехова, есть вопрос о нравственной слабости, бессилии добра в душе среднего человека...» Но если этот вопрос - разрешимый, то и жить человеку легче. Он не станет сильнее, но он будет знать, на что направить силы. «...Если она заплакала, - думает студент о своей собеседнице-крестьянке, - то, значит, все, происходившее в ту страшную ночь с Петром, имеет к ней какое-то отношение...». В этот момент Чехов снова заставляет своего героя увидеть свет «одинокого огня» на вдовьих огородах, только теперь для этого ему нужно оглянуться назад. Студент продолжает свой невеселый путь в сумрачном мире, но отныне он твердо знает, что «прошлое... связано настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой».

А будущее исключено из чеховского мира как точка отсчета или конечная цель.

В этом мире мысль о будущем возможна лишь как развитие ощущения настоящего:

либо «все эти ужасы были, есть и будут» (как представляется герою в начале рассказа), либо «чувство молодости, здоровья, силы» («ему было только 22 года») прямо сопряжено с «невыразимо сладким ожиданием счастья» (в финале). А «идея» рассказа даже грамматически отнесена к прошлому: «правда и красота, направлявшие человеческую жизнь там, в саду и во дворе первосвященника, продолжались непрерывно до сего дня и, по- видимому, всегда составляли главное в человеческой жизни и вообще на земле» (а не составляют и тем более не будут составлять). Может быть, это случайность?.. Но, по верному замечанию И.А.Виноградова, высокое авторское мнение о «Студенте» «если и не говорит нам о ценности новеллы, то, по крайней мере, позволяет заключить, что Чехов выразил в ней нечто особенно существенное для него, особенно органически «передуманное и перечувствованное»...» . Ведь настоящее произведение художественной литературы - это всегда сгусток духовности.

Пусть художественный текст - не сама истина, пусть он отблеск ее, но отблеск мгно

Е.И. Дворникова

венный, яркий, запоминающийся, который подчас «меняет жизнь, настраивает душу»

(И.Эренбург). Таким образом, русская классическая литература излучает «свет духовный, озаряющий душу, просвещающий сердце, направляющий ум, подсказывающий ему дорогу жизни» (Ф.М.Достоевский).

Произведения русской литературы содержат огромное количество фактов, имеющих педагогическую ценность. Они являются художественным отражением реальности, плодом фантазии, творческого воображения, прозрения, предвидения.

Суть повести «Хаджи-Мурат» Л.Н.Толстого не только в отрицании зла, насилия и жестокости, не только в утверждении всего лучшего в человеке, но и предупреждении всем живущим сегодня. Особенность мастерства Толстого, который с помощью точного высказывания, яркого образа, ключевого слова определяет проблему повести. И не только определяет, но и предостерегает, и отрицает.

Что же отрицает Толстой?

«Дорога к дому шла паровым, только что вспаханным черноземным полем. Я шел наизволок по пыльной черноземной дороге. Вспаханное поле было помещичье, очень большое, так что с обеих сторон дороги и вперед в гору ничего не было видно, кроме черного, ровно взборожденного, еще не скороженного пара. Пахота была хорошая, и нигде по полю не виднелось ни одного растения, ни одной травки, - все было черно. «Экое разрушительное, жестокое существо человек, только уничтожил разнообразных живых существ, растений для поддержания своей жизни», - думал я, невольно отыскивая чего- нибудь живого среди этого мертвого черного поля».

Что же заставляет человека быть разрушительным, жестоким?

Борьба за власть основной источник жестокости. Для чего же нужна власть?:

«Он представлял себе, как он с войском, которое даст ему Воронцов, пойдет на Шамиля и захватит его в плен, и отомстит ему, и как русский царь наградит его, и он опять будет управлять не только Аварией, но и всей Чечней, которая покорится ему».

Власть как самоцель перерастает в тиранию, деспотизм, т.е. неограниченную власть.

Толстой находит слова, чтобы показать: Хаджи-Мурат прежде всего сам жертва деспотизма: «Я связан, и конец веревки у Шамиля». Умирающий Хаджи-Мурат видит бледное, с рыжей бородой и прищуренными глазами лицо своего врага Шамиля.

Сущность Шамиля однозначна: он воплощение абсолютной власти, которая обеспечивает ему все жизненные блага. А то, что это происходит за счет жизни и свободы других, - не суть важно для него. Итак, суть первой проблемы заключается в отрицании жестокости, насилия и их высшего проявления - деспотической власти. Но всякая ли власть есть зло? Обладал ли сам Толстой властью над людьми? Толстой был властителем людских душ, обладал моральной властью, имел огромный авторитет, т.е.

Е.И. Дворникова

посиневших губ», и это говорит об изначально добром, хорошем в его характере.

Толстой отрицает жестокость, деспотизм. Война - это смерть, уничтожение. И страницы повести, как летопись, повествуют о бессмысленной гибели людей. «Перед жителями стоял выбор: оставаться на местах и восстановить с страшными усилиями все с такими трудами заведенное и так легко и бессмысленно уничтоженное... или, противно религиозному закону и чувству отвращения и презрения к русским, покориться им»

(гл. XVII). Хаджи-Мурат был вынужден принять участие в войне, и эта война стала для него западней, приведшей к гордой, но бессмысленной смерти. В тексте слова, являющиеся реквиемом по такому яркому, незаурядному человеку: «Соловьи, смолкнувшие во время стрельбы, опять защелкали, сперва один близко и потом другие на дальнем конце» (гл. XXV). Поют соловьи, торжествует жизнь, и на этом фоне еще более бессмысленной видится смерть героя повести.

Итак, Толстой отрицает бессмысленную резню и утверждает жизнь, воспевает и защищает человека. Толстой своей повестью разрешает проблемы создания и разрушения. Созидание выше разрушения - убеждает нас писатель. Люди разных национальностей способны найти общий язык, договориться между собой. Никто никому не может ставить в вину национальную принадлежность, принадлежность к тому или иному вероисповеданию. В повести Авдеев отзывается о татарах: «А какие эти, братец ты мой, гололобые ребята хорошие... Ей богу! Я с ними как разговорился». Слова Марьи Дмитриевны о Хаджи-Мурате: «Обходительный, умный, справедливый... Только зачем осуждать, когда человек хороший. Он татарин, а хороший». Так говорят и думают простые, искренние люди, не ведающие корысти.

Об этом же мечтал А.С.Пушкин:

«Когда народы, распри позабыв, в великую семью соединятся...». Люди могут и должны быть едины в своем стремлении к добру. И никогда нельзя об этом забывать.

Иначе - бессмысленная гибель, смерть ни в чем не повинных людей. Об этом предупреждает Толстой.

В сегодняшней социальной ситуации с мощным потоком негативной информации о мире и человеке трудно устоять перед натиском культа силы, цинизма, равнодушия.

Художественный опыт Н.Лескова помогает пристальнее вглядеться в человека, которого до сих пор почему-то принято называть «простым», и увидеть в русской душе то, что позволяло выстоять и «граду», и «целой земле» в самых жестоких испытаниях.

Феномен праведничества в русской классической литературе предстает как нравственно-психологический ориентир, как залог надежды на спасение. Именно Н. Лесков одним из первых сумел во всей полноте изобразить образы праведников, «передать национальную самобытность и православное миросознание русского человека, сливающее воедино ум, веру, волю, смирение, любовь, миролюбие, милосердие и целомудрие, простосердечие, послушание и дерзость в стремлении к истине, к духовности жизни и способность к покаянию...» . Праведники Лескова познаются наличием духовного света в своей душе, благоустроенностью сердца, выс

Е.И. Дворникова

шим нравственным развитием и влиянием. Праведники Лескова вернули истинный смысл таким понятиям и образу жизни, как подвижничество, святость, праведная жизнь. Основа праведничества Александра Афанасьевича Рыжова («Однодум») Библия. Библия стала не просто материалом для его «умствования», она прошла через его сердце, через его совесть; сам герой говорит, что почерпнул исповедуемые им убеждения «из Священного Писания и моей совести». Он сознательно выстраивает жизненную программу и определяет нравственные ценности, ставшие его своеобразным духовным катехизисом и отвечающие как потребностям его ума, так и души. «Он (Бог - Е.Д.) всегда со мною, а кроме его никого не страшно», «в поте лица твоего ешь хлеб твой), «мзду брать Бог запрещает», «даров не приемлю», «если иметь великое обуздание, то и малыми средствами обойтись можно», «одеваясь по простоте, я никакой в сем щегольстве пользы не нахожу», «дело не в платье, а в рассудке и совести», «ложь заповедью запрещена - я лгать не стану». И «правила, созданные им себе на библейском грунте», соблюдал и пронес «во весь почти столетний путь до могилы, ни разу не споткнувшись...». «...Он честно служил всем и особенно не угождал никому; в мыслях же своих отчитывался единому, в коего неизменно и крепко верил, именуя его учредителем и хозяином всего сущего», «удовольствие... состояло в исполнении своего долга», служил «верою и правдою», в должности был «ретив и исправен», после вступления Рыжова в должность квартального «мало-помалу везде стал чувствоваться его добрый хозяйский досмотр», был умерен во всем и с женой «жили в самой строжайшей умеренности, но не считали это несчастьем», «не был горд», «строгое и трезвое настроение его здоровой души, жившей в здоровом и сильном теле». Лесков задумывал своих праведников, чтобы показать пример истинной высокой нравственности, «напомнить России, как надо жить». Однодум Рыжов еще в юности решил «самому сделаться крепким, дабы устыдить крепчайших», поскольку был уверен: жизнь можно улучшить только личным примером, поступая всегда по совести. Идеал у Лескова всегда связан с представлением о добре, с представлением о том, каким оно должно быть. «У нас не переводились, да и не переведутся праведники», - начинает Н. Лесков рассказ «Кадетский монастырь» ,в котором «люди высокие, люди такого ума, сердца, честности и характеров, что лучших, кажется, и искать незачем»

Предстают в своей многотрудной обыденной жизни воспитателей и наставников юных кадетов. Их глубоко мудрое отношение к воспитанию содействовало становлению в воспитанниках того «духа товарищества, духа взаимопомощи и сострадания, который придает всякой среде теплоту и жизненность, с утратой коих люди перестают быть людьми и становятся холодными эгоистами, неспособными ни к какому делу, требующему самоотвержения и доблести» . Лесковские «праведники» - люди, верящие в добрый идеал, цельные, искренние, стремящиеся к «ежедневной доблести»

Способности «прожить изо дня в день праведно долгую жизнь, не солгав, не обманув, не слукавив, не огорчив ближнего...» . Идеал всегда связан с представлением

Е.И. Дворникова

о добре, с представлением о том, каким оно должно быть. «Праведники» Лескова, великие своей человечностью, одухотворенные высоким идеалом, свидетельствуют о «праведности всего нашего умного и доброго народа». Лесковские праведники мудро учат понимать, что, живя так, человек не только внутренне изменяется сам, но и вольно или невольно светом своей любви преображает все вокруг себя; осознавать, что чем выше духовно человек, тем большие нравственные требования он должен предъявить к себе; что поле битвы Добра и Зла - душа человека и исход ее зависит от нравственного выбора самого человека, что этот «Вечный Бой» длится до последнего часа его жизни; что страдания, переживаемые им, служат уроками любви, добра и правды и способствуют совершенствованию его духовной природы.

В свое время Ф.М.Достоевский утверждал: «Создается общество началами нравственными» , и эти нравственные начала закладываются в семье.

Описание родного дома в романах С.Т.Аксакова («Детство Багрова - внука»), Л.Н.

Толстого («Детство», «Отрочество», «Юность»), И.А. Гончарова («Обрыв») изобилуют поэзией, красотами, вдохновением. Мы понимаем, что дом - это форма для воплощения человеческой любви, и это место, где любовь отнюдь не должна прекращать свое эстетическое существование.

Затухающий домашний очаг свидетельствует о глобальных изменениях в отношениях людей, поскольку история Дома - это не история архитектуры, мебели или гардероба, ведь дом - это не только жилище, но и душа человека, его семья. Идея семьи как святыни, которая дает нравственные силы человеку, отражена в «Капитанской дочке» А. Пушкина, идея семьи высоко поставлена Лермонтовым в его гениальной «Песне про царя Ивана Васильевича...». Ее защищал И.С. Тургенев в «Отцах и детях», в «Обрыве» И.А. Гончаров; за нее против неистовых нигилистов сражались Н.С. Лесков («Некуда», «На ножах»), Ф.М. Достоевский («Бесы»), Л.Н.

Толстой («Война и мир», «Анна Каренина»).

Но как считал тот же Достоевский, «современное русское семейство становится все более случайным семейством» . Случайность современного русского семейства состоит в утрате его общей идеи, «связующей их самих между собою, в которую бы они сами верили и научили бы так верить детей своих, передали бы им эту веру в жизнь» . О формировании личности в «случайном семействе» повествует роман М.Е. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы». Трагедия «случайного семейства» в том, что оно выпускает в мир «случайных» людей. Мертвящая окаменелость свойственна миру семьи «Господ Головлевых»: Арине Петровне, «оцепеневшей в апатии властности» и «цепенящей» своим «ледяным взглядом» всех домочадцев;

Иудушке, пораженному нравственным параличом, нравственным «окостенением» и парализующим окружающих; Балбесу, который «словно окаменел», вернувшись в усадьбу, и не умирает даже, а «околевает». Анна Петровна Головлева, властная и деспотичная, не испытывает никаких чувств к семье, ничто не связывает ее со своей

Е.И. Дворникова

семьей, в которой не осталось добрых, человеческих отношений. Все пропитано равнодушием, жестокостью, бессердечием. Муж «ей не товарищ», он для нее «ветряная мельница», «бесструнная балалайка»; «дети не затрагивали ни одной струны ее внутреннего существа». Для нее они - обуза. Требуя от детей безусловного послушания, она убивала в них всякий зародыш самостоятельности и инициативы. Частые наказания вырабатывали привычку не чувствовать стыда, легко переносить унизительное положение. «...Постоянное принижение, - объясняет сам Щедрин, - встречая почву мягкую, легко забывающую... образовало характер рабский, повадливый до буффонства, не знающий чувства меры и лишенный всякой предусмотрительности. Такие личности охотно поддаются всякому влиянию и могут сделаться чем угодно: пропойцами, попрошайками, шутами и даже преступниками...».

Головлевы, забывшие о смысле человеческого существования, словно заражаются общей духовной болезнью, которая беспощадно, одного за другим, уносит их в могилу. Головлевог - это могильный склеп, родовой морг семейства: «Все смерти, все отравы, все язвы - все идет отсюда. Здесь происходило кормление протухлой солониной, здесь впервые раздались в ушах слова: постылые, нищие, дармоеды, ненасытные утробы и проч...» Ненавистное Головлево наложило на них неизгладимую печать, так как выбросило их в жизнь «зауморышами», не способными ни к какому делу, безвольными в столкновении с трудностями, не способными устоять перед соблазнами праздной жизни. Оно обрекло их на обездоленность, одиночество, страдания самолюбия, надорванность души, ожесточение, замкнутость, холод и голод.

Любимый сын Арины Петровны - «Иудушка в течение долгой пустоутробной жизни никогда даже в мыслях не допускал, что тут же, бок о бок с его существованием, происходит процесс умертвления. Он жил себе потихоньку да помаленьку, не торопясь да богу помолясь, и отнюдь не предполагал, что именно из этого-то и выходит более или менее тяжелое увечье. А следовательно, тем меньше мог допустить, что он сам и есть виновник этих увечий». «И вдруг ужасная правда осветила его совесть...».

Совесть - это связующее в человеке, держащее и удерживаемое, без нее начинается процесс неудержимого распада. В «бессовестном мире» утрачивается Цель, появляются цели: утрачивается смысл, появляется «расчет жить» . Совесть «возвращается» к человеку, но он уже «разрушенная храмина», «ветхий человек», пустое, вытоптанное место, «нежить», «въезжий дом», нежилой человек; он дал заполнить себя злу мира и его «пьяным дыханиям». Что же осознает человек в тот момент, когда в нем говорит проснувшаяся Совесть? « - Надо меня простить! - продолжал он. - За всех... и за тех, которых уже нет... Что такое! Что такое сделалось?! почти растерянно восклицал он, озираясь кругом. - где... все...?» Слова Порфирия Владимировича воспринимаются как символ призыва Щедрина к людям, к читателям восчувствовать свое собственное существование как жизнь («простить... за себя» чувство вины за забвение самого себя) и восчувствовать чужую жизнь, как свою

Е.И. Дворникова

собственную (простить... за всех...» - чувство вины за забвение чужих жизней) . Смысл жизни на земле в исполнении этих заветов Совести. Человек должен исполниться этими заветами и исполнить их. Щедрин ставит человечество перед выбором, либо человечество, изгнав Совесть, остывшее и падшее, закоченеет в «постылости», погрязнет в гнусном самоистреблении, либо выпестует оно то растущее маленькое дитя, в котором растет и совесть. «И будет маленькое дитя большим человеком, и будет в нем большая совесть. И исчезнут тогда все неправды, коварства и насилия, потому что совесть будет не робкая» («Пропала Совесть»). Собственно, так и понимал Щедрин то «дело», выхода в которое так ждала вся русская литература. Оно означало для художника попытку зажечь все человечество единой идеей, объединить, централизовать его в усилии воплотить эту «общую идею» в жизнь. «Делом» Щедрин считал дело воплощения слова Совести в человеке и человечестве. Роман СалтыковаЩедрина, предупреждает: где неограниченная власть, - там жестокое отношение к человеку; где нет позыва к труду, - там растление личности; где труд во имя накопительства, - там духовное опустошение; где умерла духовность, - там нет близких, нет искренности, нет радости человеческого бытия. Для обретения подлинного смысла жизни, подлинного счастья, необходима активная человеческая деятельность, озаренная светом совести и добра.

Русские писатели никогда не считали, что зло, жестокость, эгоистическое своеволие - нормальные человеческие проявления. И наполеоновская тема, связанная с культом сильной личности, которой все дозволено, не случайно оказалась в центре внимания Пушкина с его Германном, имеющим профиль Наполеона, Лермонтова с его «высшим судьей» над людьми Арбениным, Гоголя, у которого с Наполеоном сравнивается мошенник Чичиков. Для них «жизнь - коммерческая сделка»; (Достоевский Ф.М.

«Униженные и оскорбленные»). Единственный закон их человеческого существования

Цинично-эгоистическое своеволие, вседозволенность. Духовно- психологическая трагедия «Моцарт и Сальери» - исследование А. Пушкиным сильной человеческой страсти, имя которой - зависть. Зависть - страсть, иссушающая и уродующая душу Сальери. Она - причина его нетерпимости к чужому мнению, непонимания истинного предназначения человека, убежденности в своей абсолютной непогрешимости, в самодозволении судить всех и все, высказывать непререкаемые истины, выносить приговор моцартам. Зависть слепая и безжалостная подталкивает Сальери исполнить «тяжкий долг» - уничтожить Моцарта. А.Пушкин обращается к теме героя без сердца, который ставит себя выше всех, может совершить преступление, оправдывая это высокой целью. А.Пушкин один из первых затронул тему преступления, то есть преступление через евангельские заповеди. Самореализация личности, происходящая за счет уничтожения себе подобного, ведет к оправданию зла и насилия, трусости и подлости, лжи и предательства, цинизма, бездушия и безнравственности. Русская литература в лице ее лучших представителей - А. Пушкина, М. Лермонтова, Н. Гоголя,

Е.И. Дворникова

Л. Толстого, Ф. Достоевского, А. Чехова и др. - с поразительной зоркостью видела, сколько в человеке бесчеловечья, и стремилась находить в человеке - человека.

Родион Раскольников в романе «Преступление и наказание» Ф. Достоевского пришел к мысли, что всякое развитие осуществлялось и осуществляется за счет кого-то, на чьих-то страданиях, жертвах и крови. Его влечет идея «сверхчеловека», которому «все позволено», который не пренебрегает жертвами и насилием. Он проводит трагический эксперимент, желая самоутвердиться, удовлетворить свое неутоленное властолюбие, свое превосходство над миллионным человеческим «стадом», которое необходимо держать в повиновении «ради его же собственного блага». Раскольников пока еще не осознает тупиковость своей теории, отвергающей незыблемый нравственный закон, суть которого в том, по словам М. Туган-Барановского, что «всякая человеческая личность есть верховная святыня совершенно независимо от того, каковы моральные достоинства этого человека, никто не может быть средством в руках другого, а каждый составляет цель в себе...» . Достоевский показывает, что преступление, замысленное как требование безграничной свободы, оказывается в конечном счете совершенной несвободой. «В нынешнем образе мира полагают свободу в разнузданности, тогда как настоящая свобода - лишь в одолении себя и воли своей, так, чтобы под конец достигнуть такого нравственного состояния, чтоб всегда во всякий момент быть самому себе настоящим хозяином. А разнузданность желаний ведет лишь к рабству вашему» . Убийство приобщило Раскольникова к миру зла, которое привело его к ощущению «разомкнутости и отъединенности от человечества». Преступление Раскольникова - это «бытие в произволе» . Именно поэтому героиня русской классической прозы, робкая, кроткая Соня, приводит Раскольникова, незаметно, устремленностью своей чистой души и жизни к осознанию важных вечных истин. И Раскольников увидел самое главное в Сониной душе - наполненной христианским светом - понимание, милосердие, веру, способность страдать. Благодаря страданию искореняются в душе человека гордыня, эгоистическая самоудовлетворенность, зависть и злоба. А страдание, считает Ю.Н. Сохряков , понималось русскими классиками как одна из форм приобщения человека к духовному состоянию, как средство становления личности. Не случайно в русском языке понятия страдание и сострадание тесно связаны между собой. Страдание - это страдание вместе с другими, сочувствие другому в его бедах и несчастьях. Сострадать - значит брать на себя часть чужих страданий. Сострадание переводит восприятие жизни на общечеловеческий уровень; «...

сострадание есть главнейший и, может быть, единственный закон бытия всего человечества». Это и «закон бытия» каждого, кто считает себя человеком. Вот почему «поднимать уровень образования в нашем любезном отечестве всегда значит подымать и уровень сострадания... по крайней мере, доселе всегда так было».

(Достоевский Ф.М.) t Именно «русской литературе свойственны сострадательность и человечность, которые поразили весь мир» . У героев Толстого,

Е.И. Дворникова

Достоевского, Чехова и других русских писателей страдание никогда не пробуждалось верой в собственную исключительность, в превосходство над другими; оно порождалось глубокой внутренней работой, поисками осмысленных форм жизни и необходимостью духовно-нравственного совершенствования.

В. А. Жуковский видел смысл жизни в «распространении идей, благодеятельных для человечества... совершенствующих душу» . В элегии «Сельское кладбище» (1802) милосердное отношение к простому труженику позволило эпическому герою сформулировать свое жизненное кредо, программу самосовершенствования, пронизанную высоким гуманистическим пафосом: всегда следовать голосу совести и чести, не раболепствовать перед сильными мира сего, не прельщаться лестью и не служить своей гордыне, не быть жестоким и равнодушным к тем, кто страдает, ценить в жизни не успех, славу, наслаждения, а добросердечие, отзывчивость, способность чувствовать чужую боль, готовность прийти на помощь нуждающемуся в ней .

Каждый герой Л.H. Толстого по-своему ищет гармонию, по-своему проходит путь поиска истины, в котором процесс не менее важен, чем результат. «Чтобы жить честно, надо рваться, путаться, биться, ошибаться, начинать и опять бросать, и вечно бороться и лишаться. А спокойствие - душевная подлость» . Вместе с героями ищет ответы на вечные вопросы и автор. «Художник для того, чтобы действовать на других, должен быть ищущим, чтоб его произведение было исканием» .

Нравственные искания каждого из героев индивидуальны. Но есть и то, что их объединяет: жизнь заставляет каждого из них постоянно пересматривать свои взгляды, убеждения, выработанные ранее, на новых этапах нравственного развития подвергаются сомнению и вытесняются другими. Новый жизненный опыт разрушает веру в то, что не так давно казалось незыблемой истиной. Нравственный путь героев романа - это смена противоположных циклов духовной жизни: вера сменяется разочарованием, за которым следует обретение новой веры, возвращение утраченного смысла жизни.

Русские писатели считали, что «совершенствование, работа с самим собой...

победа именно над собой, а не над противником является главной целью... ибо считается, что «преодолевший себя становится непобедим»». . Русская классическая литература стремилась к созданию образа «положительно прекрасного человека»

(Достоевский), испытывающего благоговейное отношение к жизни, неразрывной связи человеческой жизни с прошлым - многовековой историей предков, обычаями, жизненным укладом, обладающего чувством Родины, без которого бытие человека «становится неестественно, немыслимо, невыносимо» (Достоевский Ф.М.) Еще В.А. Жуковский обратился к процессу «возвращения» национального прошлого, его переосмысления, активного возрождения и «сохранения прошлого, процесса открытия нового в старом, накопления культурных ценностей». Творчество Жуковского - это движение к созданию «самобытной оригинальной национальной литературы, проникнутой духом, взглядом, мышлением своего народа» . Жуковский, обращаясь к прошлому, находил в

Е.И. Дворникова

нем новые источники вдохновения. Ими становятся героические и этические произведения фольклора, отражающие полное драматизма русское средневековье, национальный быт и нравы в их нравственно-историческом и этнографическом освещении;

русский характер в его историческом своеобразии. Жуковский... открыл путь для создания характеров, ориентированных на самобытные образы прошлого, «озаренные»

идеей национально-освободительной борьбы, защиты Отечества, идеями соратничества, духовного сплочения народа . Именно Жуковский остро ощутил необходимость познания общечеловеческого в сфере национального и умения видеть в национальном - общечеловеческое.

Когда русская эмиграция искала центр, который смог бы объединить всех, духовный центр, который содержал бы в себе высший смысл назначения России на земле, выражал чувство национального достоинства, чести и смог дать шанс на равноправие с богатой культурной Европой, то этим центром стал русский европеец А.С. Пушкин. И не Западу, а русским он был нужен, для русских он оправдание их надежд на достойное будущее . И сегодня нельзя не согласиться с Д.С. Лихачевым в том, что «Пушкин - это гений, сумевший создать идеал нации. Не просто «отобразить», не просто «изобразить» национальные особенности русского характера, а создать идеал русской национальности, идеал культуры» .

Но еще Ф.М.Достоевский в очерке «Пушкин», говоря о «всемирной отзывчивости» и «всечеловечносги» поэта, писал:

«Будущие грядущие русские люди поймут уже все до единого, что стать настоящим русским и будет именно значить: стремиться внести примирение в европейские противоречия уже окончательно, указать исход европейской тоске в своей русской душе, всечеловеческой и всесоединяющей...» (Ф.М.Достоевский). В этой связи интересна статья О.С. Соиной «Судьба Пушкина и судьба России», в которой она дает интерпретацию «всечеловечности» русского национального самосознания. Человек, обладающий им, «представляет собой поистине уникальную способность... вмещать в своем самосознании основные культурно- исторические и национально-художественные типы Европы в их творческой одномоментности, ни в коей мере не утрачивая при этом избирающей самостоятельности творческой воли, неподкупности мысли и духа»

Он, обладая не только даром эмпатии, но и потребностью сопереживать и сочувствовать, выступает как «гармонизирующее равновесие, казалось бы, поляризованных стихий, как некий сложноорганизованный космос.,. объединяет их (культурно-исторические типы), не растворяя друг в друге; примиряет их, не унижая и не подавляя» .

И как всякий человек проживает не чужую, а свою жизнь, так и национальная целостность каждая - свою, а не чужую историю, себе присущую. Некое «призвание, (Пред)Назначение, судьба ощущаются: тяга (спереди) и подталкивание (сзади) к самореализации своей сути... Это родник- источник, откуда выбиваются на световую поверхность явлений и слов фонтаны-гейзеры национальных мифов - образов-симво

Е.И. Дворникова

лов, притч, в которых страной и народом сократов труд «познай самого себя» осуществляется. Некое самопредставление о себе, своей сути, цели и смысле существования. И как человек без самосознания и самолюбия, доСТО-ИНства, так и национальный организм без такового самосознания («национальная гордость») бездыханен, никчемен, уныл - и опадает» . Чувство Родины - это одно из проявлений духовности, которая делает человека личностью, а нацию - народом. Россия ^ это «национальный сосуд Духа Божия, это наш родной алтарь, и храм, и освященный им кровный дедовский очаг. И потому «Родина» для нас не предмет бытового пристрастия, а подлинная святыня... Нельзя погасить в себе эту святыню. Ею надо жить. За нее стоит бороться и умереть» . Любить Родину - это значит «воспринимать Россию сердцем, видеть любовию ее драгоценную самобытность...» , «верить в Россию так, как верили в нее все русские великие люди, все ее гении и ее строители» . Слова «родина», «народ», «природа» - родственные, однокоренные слова, обозначающие единый соборный организм. А.С. Пушкин в последнем письме Чаадаеву от 19 октября 1836 г. написал «Ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме наших предков, такой, какой нам Бог ее дал»

М.Е. Салтыков-Щедрин писал: «Я люблю Россию до боли сердечной и даже не могу помыслить себя где-либо, кроме России...» . Эти слова - центр всего творчества писателя, гнев и презрение которого рождались из суровой и требовательной любви к Родине, из выстраданной веры в ее творческие силы. В творчестве М.

Лермонтова Родина -г это раздумья о странной любви, главное в этом чувстве не то, что принято считать основанием патриотизма (гордость за историю страны, сознание ее силы, обеспечивающей покой великой державы...). М.

Лермонтов нашел новые звуки и краски, нашел новые слова, такие простые и обыденные, для выражения той «странной любви», которая привязывала его к родной земле...:

Но я люблю - за что - не знаю сам, Её степей холодное молчанье, Её лесов безбрежных колыханье, Разливы рек её, подобные морям...

Чувство гордости и восхищения, одухотворяющее эти картины, как-то незаметно вбирают в себя сострадание («Дрожащие огни печальных деревень»), но это сочувствие чему-то очень близкому, любимому, навсегда вошедшему в жизнь поэта.

Любовь к России безбрежных лесов, проселочных дорог, к России мужицкой - вот что было главным в «странной любви» М. Лермонтова. Образ родной земли, России - один из главных в произведениях JI. Толстого. Поэтому так просторны и прекрасны пейзажные описания и картины того, что принято называть «бытом» - в его буднях и праздниках, таких, как именинный обед, святочное гаданье. Л. Толстой мечтал научить своих

Е.И. Дворникова

читателей «полюблять жизнь». По убеждению Л. Толстого, любить свою Родину, свой народ не означает неприятия всего остального. Мир, вселенная обязаны подчиняться братству всех людей. Именно русскому национальному духу и русским людям присущи всеохватность, доброжелательность, широта, открытость, общежительность.

Чувство Родины в произведениях русских классиков формируется образом жизни, сознательным жизнетворчеством, нравственным поступком, деятельным сопереживанием, ответственным отношением к своему призванию, «спасительным недовольством собой» (А. Ухтомский), «постоянным усилием стать человеком» (М.

Мамардашвили). Чувством национальной гордости за историю своих предков наполнены произведения Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Некрасова, Лескова, Толстого и др.

Писатели видят в истории России величие духа русского человека, прославляют его патриотизм, героизм, гражданственность, любовь к Отечеству.

Русская классическая литература ставит фундаментальные вопросы бытия, исследует изначальные нравственные основы человеческой жизни, ищет исходные духовные ориентиры, формирует ценностно-смысловые установки (Айзерман Л.С.).

«Величие русской литературы - в высоте ее взгляда... Русская мысль тогда в вопросах бытия человека сказала так много, что могла бы считаться катехизисом новейшего времени» . Всепроникающий этический пафос русской литературы был следствием неистребимой устремленности ее творцов к идеалу. «Эстетический идеал

Часть общекультурного идеала, социального, нравственного и познавательного.

Истина, добро, красота - три ипостаси идеала. Испокон веку в словах этих воплощалось представление о высших духовных ценностях» . Достоевский утверждал, что жизнь человека немыслима без идеалов. «Необходимо, напротив, дать более ходу идее и не бояться идеального... Идеал ведь тоже действительность такая же законченная, как и текущая действительность... Без идеалов, то есть без определенных хоть сколько- нибудь желаний лучшего, никогда не может получиться никакой хорошей действительности. Даже можно сказать положительно, что ничего не будет, кроме еще пущей мерзости» . Говоря об идеалах, русские писатели имели ввиду веками вырабатывавшиеся в народной среде качества, которые не подлежат пересмотру: совестливость, свобода, трудолюбие, честность, сострадание, доброта.

Именно они составляют суть непреходящих общечеловеческих ценностей. Даже отрицательные персонажи произведений подлинных художников вселяют в человека надежду и веру. «Да не подумает, однако ж, читатель, что мы требуем от писателя изображения людей идеальных, соединяющих в себе все возможные добродетели;

нет, мы требуем от него совсем не людей идеальных, а требуем идеала. В «Ревизоре», например, никто не покусится искать идеальных людей, тем не менее, однако ж, никто не станет отрицать и присутствие идеала в этой комедии. Зритель выходит из театра совсем не в том спокойном состоянии, в каком он туда пришел; мыслящая сила его возбуждена; бок о бок с запечатлевшимися в его уме живыми образами возникает

Е.И. Дворникова

целый ряд вопросов, которые... служат исходным пунктом для умственной работы совершенно особой и самостоятельной» . Русские писатели были убеждены, что настоящее искусство должно пробуждать в человеке устремленность к жизни, какой она должна быть. Современность русской классики, ее злободневность - в ее опыте, который приобретает сегодня особый смысл. «Мы можем спорить с Толстым о решении им многих других проблем человеческой жизни. Но как бы мы ни спорили с ним, как бы резко ни отвергали его «ответы» на поставленные им «вопросы», само отношение Толстого к этим вопросам, т.е. поискам ответов на них, не может не отозваться в нашей душе животворным катарсисом ее нравственного обновления»

И не готовые ответы находим мы у классиков - а опыт искания ответов: «Вот где учишься жить. Видишь различные взгляды на жизнь, на любовь, с которыми можно ни с одним не согласиться, но зато свой собственный становится умнее и яснее». Эти слова, сказанные Львом Толстым, имеют универсальный смысл. На методологическом, мировоззренческом уровне важнейшей предпосылкой (условием) преодоления духовного кризиса и формирования культурной идентичности и толерантности является воссоздание в сегодняшней культурной жизни тех духовных ценностей, которые составляют ядро русской классической литературы.

Русская литература XIX века продолжает «осуществлять свою освободительную функцию, оживляя в... в сознании такие вечные понятия, как добро и зло, идеи греха, покаяния, рока, Бога и свободы . Ведь сегодня художественные произведения классиков - взаимопроникновение ценностных миров автора и читателя, интеграция познания и самовоспитания: «Волна сознания должна уметь обнаруживать другого человека, находить в нем свою границу, а затем, обогащенная опытом собеседования, сопереживания, сострадания, образами, знаниями, культурными артефактами, возвращаться к своему владельцу как ресурс для его становления как Человека»

В русской литературе в целом отражено ценностно-нормативное ядро русской культуры, которое наряду с национальным, обусловливает наличие в литературных произведениях русских писателей глубокого духовно- нравственного, общечеловеческого потенциала, выраженного в особом понимании таких ценностных, этических категорий, как добро и зло, свобода, совесть, сострадательность, соборность, социальная ответственность любовь к Родине, патриотизм и т.д.

–  –  –

1. Троицкий, В.Ю. В поисках пути праведного. Словесность в школе: книга для преподавателей русской филологии / В.Ю. Троицкий. - М.: Гуманит изд. центр Владос, 2000.-432 с.

–  –  –

2. Лосский, H. Ценность и Бытие. Бог и Царство Божие как основа ценностей / Н.

Лосский. - Paris, 1931. - С.27.

3. Федоров, В. О природе поэтической реальности: монография / В. Федоров. - M.:

Сов. писатель, 1984. - 184c.-C.74.

4. Бахтин, M.M. Проблемы поэтики Достоевского. - Изд. 3-е / M.M. Бахтин. - M.:

Художественная лит., 1972.-470с.

5. Достоевский, Ф.М. Собр.соч. в 15т. Т.9. - M., 1891. - С.287.

6. Ильин, И.А. О тьме и просветлении: Книга художественной критики. Бунин.

Ремизов. Шмелев / И.А. Ильин. - M.: «Скифы», 1991. - С. 187.

7. Кондаков, И.В. Введение в историю русской литературы / И.В. Кондаков. - M., 1997. - С. 17.

8. Кондаков, И. «Где ангелы реют» / И. Кондаков. - Вопросы литературы - 2000. - сентябрь - октябрь.

9. Киселев, A.K. Сопоставление как прием активизации эмоционального восприятия и интеллектуальной деятельности старшеклассников в литературном образовании:

10. Бочаров, С.Г. О художественных мирах: Сервантес, Пушкин, Баратынский, Гоголь, Достоевский, Толстой, Платонов / С.Г. Бочаров. - М.: Сов. Рос., 1985. - 296с. - С.4.

11. Кантор, В. Русская классика или Бытие России / В. Кантор. - M.: РОССПЭН, 2005.

767с. - С. 180.

12. Леонтьев, А.Н. Некоторые проблемы психологии искусства: Избр. психологич. произведения, в 2 т. Т.2./ А.Н. Леонтьев. - М., 1983. - С.239.

13. Франкл В. Человек в поисках смысла. - M., 1990. - с. 295.

14. Черная, Т.К. Русская литература XIX века (ч.1.). Поэтика художественно-индивидуальных систем в литературном процессе / Т.К. Черная. - Ставрополь: Изд-во СГУ 2004. - 624 с.

15. Маранцман, В.Г. Цели и структура курса литературы / В.Г. Маранцман // Литература в школе. - 2003. - №4.

16. Цвейг, С. Три мастера. Бальзак. Диккенс. Достоевский. Собр.соч. в XII т. / С. Цвейг.

Л.: Время, 1923. - С.121-122.

17. Удодов, Б.Т. Субъективно-объективные основы интерпретации. Русская классическая литература и современность / Б.Т. Удодов. - Воронеж, 1985. -131с.

18. Ильин, И.А. Собр.соч. в 10 т. Т.З. / И.А. Ильин,- M.: Русская книга. - 1994. - С.508.

19. Ильин, И. А. Собр.соч. в 10 т. Т.1. / И.А. Ильин. - M.: Русская книга. - 1994. -С.

20. Красовский, В.Е. А.С.Пушкин История русской литературы / В.Е. Красовский. - M.:

МГУ, 2003. - С.28.

21. Франк, С.Л. О задачах познания Пушкина. Пушкин в русской философской критике. Конец XIX - XX век / С.Франк. - М., 1999. - С. 468.

22. Тюпа, В.И. Пусть будет «весело стихи свои вести» / В.И. Тюпа // Дискурс. Новосибирск, 1996. - № 2. -С.73.

23. Ильин, И.А. Кризис безбожия: собр. соч. в 10 т. Т.1. / И.А.Ильин - M.: Русская книга, 1996. С. 333-358.

Е.И. Дворникова

24. Платонов, О.А. Русская цивилизация: учеб пособие для формирования русского сознания / О.А. Платонов. - M.: Роман-газета, 1995. -223с.

25. Колесникова, И.А. Идеи духовного ученичества педагога в системе воспитания для работы с человеком Теоретико-методологические проблемы современного воспитания / И.А. Колесникова. - Волгоград, 2004.-С.32.

26. Гуковский, Г.А. Пушкин и русские романтики / Г.А. Гуковский, вступ. статья Г.

Макогоненко. - M.: Художественная литература, 1965. - 355с.

27. Семенко И.М. Жуковский В.А. Баллады. Наль и Дамаянти. Рустем и Зораб.

Дневники. Письма. Воспоминания современников. - M., 1987. - С. 459.

28. Чехов в школе: книга для учителя / под ред. И.Ю. Бурдина. - M.: Дрофа, 2001. - с.

29. Достоевский, Ф.М. Полн. собр. соч. в 30 т. Т. 22. - Л.: Наука, 1988. -408с. - С.71

30. Молитва оптинских старцев. Молитвослов. - Севастополь, 1996. - 384с. - С.202.

31. Флоренский, П.А. Столп и утверждение истины. - Т.1./П.А. Флоренский. - M.:

Правда, 1990 а. -490с.

32. Сохряков, Ю.Н. Творчество Ф.М.Достоевского и русская проза XX века (70-80-е годы) / Ю.Н. Сохряков. - M.: ИМЛИ РАН, 2002. - 240с.

33. Лосский, H.O. Избранное. Бог и мировое зло / H.O. Лосский. - M.: Правда, 1991.

622с. - С.551-552. - Из истории отеч. философ, мысли.

34. Аверинцев С.С. Древнееврейская литература // История всемирной литературы: в 9 т. / С.С. Оверинцев. -М.: Наука, 1983.-Т.1.-С. 278.

35. Чехов А.П. Студент / Изб. соч. / А.П.Чехов // Редкол.: Беленький и др. - М.:

Художественная литертура., 1988.-639с.

36. Истоки и развитие раннехристианской литературы // История всемирной литературы. - Т.1. - С. 510,511.

37. Булгаков С.И. Чехов как мыслитель. / С.И.Булгаков. - Киев., 1905.

38. Виноградов И.А. Вопросы марксистской поэтики / И.А. Виноградов. - М.: Наука, 1972. - С.240-311.

39. Лесков, H.C. Кадетский монастырь. Собр.соч. В 12 т. М.: 1989. - Т.2. - с.47

40. Достоевский, Ф.М. Полн. соб. соч. в 30 т. Т. 25. - Л.: Наука, ленинградское отделение, 1972-1991. - 470с.-С. 173.

41. Достоевский, Ф.М. Полн. соб. соч. в 30 т. Т. 14. - Л.: Наука, 1972-1991. - 512с.

42. Горелов, П. Пропажа и возвращение совести / П. Горелов. - М., 1989., - 145 с.

43. Туган-Барановский, М. Нравственное мировоззрение Достоевского / М ТуганБарановский. - Одесса, 1920.-С. 127.

44. Бердяев, H.A. Собрание сочинений / H.A. Бердяев. - М., 1994. - С. 390.

45. История русской литературы XIX века: 1800-1830-е гг.: Учеб. для студ. высш. учеб.

заведений в 24. / Под ред. В.Н.Аношкиной, Л.Д.Громовой. -М.: Гуманит. изд. центр, Владос, 2001. -41.-288с. - С. 94.

46. Толстой, Л.Н. Собр.соч.: в 22 т. Т.22: Дневники, 1895-1910. / Л.Н. Толстой. - М.:

Художественная литература, 1985. - 559с. - С. 128.

47. Самохвалова, В.И. Красота против энтропии / В.И. Самохвалова. - М., 1990. С.59.

Е.И. Дворникова

48. История романтизма в русской литературе. Возникновение и утверждение романтизма в русской литературе (1780-1825). - М.: Наука, 1979. -312с. - С. 310.

49. Лихачев, Д.С. Пушкин - это наше все. Книга беспокойств / Лихачев Д.С. - М., 1991.

50. Соина, О.С. Судьба Пушкина и судьба России / О.С. Соина // Человек - 2002. Гачев, Г.Д. Миф в культуре: человек - нечеловек / Г.Д. Гачев. - М., 2000., - С. 123Ильин, И.А. О сопротивлении злу силою /И.А. Ильин// Новый мир. - 1911. - №10.С. 213.

53. Ильин, И.А. О русском национализме: что сулит миру расчленение России / И.А.

Ильин. - Новосибирск, 1991. - С. 11.

54. Терц, Абрам (Синявский Андрей). Прогулки с Пушкиным: собр.соч. в 2-х т. Т.1. / Абрам Терц (Андрей Синявский). - М., 1992. - С. 341.

55. Салтыков-Щедрин М.Е. собр.соч. в 10 т. Т.10. / М.Е. Салтыков-Щедрин. - М., 1988. - С.87.

56. Распутин, В. «Из глубин в глубины» / В. Распутин // Позиция. Литературная полемика. Вып. 2. - М.: Сов. Россия, 1990. - 559с. - С.8-9.

II. Теософия: Эксмо-Пресс; 2006 ISBN 5-04-005589-7, 5-04-003966-2, 5-04-00, 558...»

«Создание резервов по сомнительным долгам в налоговом учете Автор Екатерина Анненкова, эксперт по бухгалтерскому учету и налогообложению ИА Клерк.Ру. © ИА Клерк.Ру., аналитический отдел Бухгалтерии организаций, применяющих метод начисления и уплачивающих налог на прибыль, регулярно волнует вопрос расходов, принимаемых для целей на...»

«Пояснительная записка к учебному плану 2 и 3 ступени обучения МКОУ СОШ с. Малышево на 2016 2017 учебный год.Учебный план составлен на основе: * 7,8,9, 10,11 классы – Базисного учебного плана общеобразовательных учреждений Россий...»

«Преобразователи частоты серии VFD-E Руководство по эксплуатации ASIA DELTA ELECTRONICS, INC. TAOYUAN Plant/ 31-1, SHIEN PAN ROAD, KUEI SAN INDUSTRIAL ZONE TAOYUAN 333, TAIWAN TEL: 886-3-362-6301 FAX: 886-3-362-7267 http://www.delta.com.tw/ ВВЕДЕНИЕ Благодарим Вас за выбор продукции компании Delta Electronics. Пре...» на длительный период изучения, характеристики немецкого кино 1910-20-х гг., в том числе киноэкспрессионизма,...» здравоохранения Республики Татарстан Управление ЗАГС Кабинета Министров Респу...» поскольку сокращают расстояние перемещения груза по железной дороге на 600 км, т.е. грузоотправитель сокращает расходы за счет использования более дешевого во...» http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=7362889 Екатерина Лесина. Лунный камень мадам Ленорман: Эксмо; Москва; 2014 ISBN 978-...» КОДИфИКацИИ ГЕОГРафИЧЕСКИХ НазВаНИЙ В РуССКОМ ЯзЫКЕ (на при...»

«Автоматизированная копия 586_312572 ВЫСШИЙ АРБИТРАЖНЫЙ СУД РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ ПОСТАНОВЛЕНИЕ Президиума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации № 7917/11 Москва 6 декабря 2011 г. Президиум Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации в составе: председательств...»

«Цветков В.А., Зоидов К.Х., Медков А.А. Формирование новой эволюционной модели транспортнокоммуникационного взаимодействия России и Китая. – М.: ЦЭМИ РАН, 2013. – 231 с. ЗАКЛЮЧЕНИЕ. ОСНОВНЫЕ ВЫВОДЫ И ПРЕДЛОЖЕНИЯ 1. Анализ альтернативных и взаимодополняющих маршрутов перевозки грузов по направлению Китай – Россия – Е...»

2017 www.сайт - «Бесплатная электронная библиотека - различные документы»

Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам , мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.

Апологию христианской жизни, особенности проявления христианства в душе и в жизни героев Н.С. Лесков раскрывает через тему нравственности. Рассмотрим ряд тем, касающихся жизни отдельных персонажей, видения ими смысла жизни, понимания ими веры и отношения к миру и окружающим людям.

Одним из ярчайших проявлений нравственности у писателя становится смирение - одна из важнейших христианских добродетелей. Обладая такой добродетелью, многие персонажи рассказов не только побеждали зло, но и полностью искореняли его. Смирение есть то, с помощью чего человек настолько приближается к Богу насколько возможно это приближение. Апостол Петр утверждает: «Бог гордым противится, а смиренным даёт благодать» (1 Петр. 5:5). И именно эта благодать искореняет нечестие.

«Мир воспитывает в человеке гордость. При этом состоянии души, человек строит всю жизнь только для себя, кроме своего я, не видит никого рядом с собой. Гордость - это болезнь души. Душа живет обманом, душа живет в том мире, который она выдумывает, конструирует для себя. И этот мир мертвый, в нем нет Бога, в нем нет ближнего, нет жизни. Человек гордый не замечает, что вокруг него пустота и сам он внутренне пуст. Он пытается быть лучше всех, быть в центре всех событий и его мнение становится единственным. Но это одиночество, в котором живет гордый человек, убивает его. Человек ослеплен и оглушен собою, своими мнимыми талантами, достижениями, заслугами, и он не в состоянии увидеть и услышать человека, который рядом. Гордый человек всегда в одиночестве, он вечно чем-то недоволен и всех осуждает, и когда у него что-то не получается, он впадает в уныние, в отчаяние, потому что не может смириться, не может потерпеть, не может признать свой грех, свою ошибку. Гордость - это та стена, за которой человек не видит ни Бога, ни ближнего, это начало смерти души, потому что гордыня убивает в душе все живое и разрушает все связи.

Смирение как полнота жизни, смирение как великий дар Божий, дается тем, кто трудится, кто ищет рядом с собой Бога, кто не доверяет себе и не ставит себя в центре на первом месте. «Научитесь от меня, яко кроток и смирен сердцем», - Господь смирил себя до смерти, смерти крестной. Источник смирения - сам Христос, Который пришел в этот мир, пришел к человеку, чтобы спасти его от вечной смерти, от той гордыни, которая парализовала волю, которая закрыла глаза человека, которая сделала его неспособным радоваться и видеть красоту рядом с собой» (Протоиерей Андрей Лемешонок духовник Свято-Елисаветинского монастыря и сестричества).

Сколь велико проявление смирения скомороха Памфалона в одноименном рассказе. Именно через смирение раскрывается вся красота души этого человека. «Сила бо Моя в немощи совершается», - говорит Господь (2 Кор.12:9). Смирение - это и есть немощь угодная Богу, это состояние человеческого духа, от которого трепещут демоны, ибо в душе смиренного живёт Сам Господь. Кем считает себя Памфалон? Глиной, из которой Господь творит Свой образ и Своё подобие. «Я верю, что я сам из себя ничего хорошего сделать не сумею, а если Создавший меня Сам что-нибудь лучшее из меня со временем сделает, ну так это Его дело…».

«- Ну так ты человек пропащий.

Очень может быть…».

«Какие научения могу дать я, дрянной скоморох. Почивай на моей постели. Я ведь сын греха и как во грехе зачат, так с грешниками и вырос…».

«А теперь я знаю, что разве может слабый человек давать обет Всемогущему, который предуставил, чем ему быть, и мнёт его, как горшечник мнёт глину на кружале?».

В этом ряде цитат из рассказа видна покорность Памфалона своему Творцу и твёрдое на Него упование.

В рассказе «Запечатленный ангел» образ безгневного анахорита старца Памвы сыграл решающее значение в обращении старообрядца Луки к вере православной. Сей смирением облечённый Памва жизнью своей святой указал верный путь ко спасению этому ревнителю старины. Свет его смиренной души осветил сердце сего человека, осветил его мысли. «Ни одного слова я более отцу Памве не сказал, да и что бы я мог ему сказать: согруби ему - он благословит, прибей его - он в землю поклонится, неодолим сей человек с таким смирением! Чего он устрашится, когда даже в ад сам просится…

Он и демонов - то всех своим смирением из ада разгонит или к Богу обратит! Этого смирения и сатане не выдержать! Он все руки об него обколотит, все когти обдерёт и сам своё бессилие постигнет перед Создателем, такую любовь создавшим, и устыдится Его».

«Господи! - дерзаю рассуждать, - если только в Церкви два такие человека есть, то мы пропали, ибо сей весь, любовью одушевлён».

Если посмотреть на последние слова в рассуждении Луки о старце, то можно ясно увидеть, что любовь неотделима от смирения, а смирение неотделимо от любви.

Не менее ярко добродетель смирения раскрывается в произведении «Очарованный странник», например, в диалоге с главным героем повести отцом Измаилом.

• - «А скоро же вы примете старший постриг?
• - Я его не приму-с. Так…достойным себя не почитаю».

Искание смысла жизни этого человека - это искание Бога. Найдя своё призвание, он отдал ему всю свою душу, за что и Господь в Свою очередь наделил сего странника, вечно Его Единого ищущего, даром пророчества. Дар сей не мог быть дан Богом душе, не стяжавшей смирения.

В житийном рассказе «Лев старца Герасима» автор показывает человека, который жизнью своей, смирением своим всю тварь Божию под нозе себе покорил, нашёл общий божественный язык с животными. Это тот язык, который был потерян прародителями нашими Адамом и Евой в Раю. Как сказано в Священном Писании, человек должен привести весь мир, всю тварь к Богу. В этом заключается одно из основных назначений человека на земле. Жизнью своей соделать спасение не только своё, но и ближних своих и всех зверей. И Герасим достиг этого блаженного состояния так же как достигли его и такие святые как Сергий Радонежский и Серафим Саровский, которые из рук яко голубя кормили медведя. «Нет, я самый обыкновенный человек, и даже, признаюсь вам, что я ещё очень глуп: я вот с зверями живу, а с людьми совсем жить не умел - все они на меня обиделись, и я ушёл из города в пустыню», - так говорит сей раб Божий, не видя своей святости.

В положительных героях произведений Лескова в той или иной мере есть такая добродетель как смирение. И её не может не быть, потому что эта добродетель - неотъемлемая часть доброй души, души ищущей помощи не в себе, а в Боге, надеющейся не на свои собственные силы, которых у человека так мало, чтобы сотворить добро, а на силу Божию, которой человек и может это добро совершать.

Несколько иначе сия христианская добродетель, ее плоды и спасительная сила открываются Н.С. Лесковым в рассказе «Аскалонский злодей», через образ главной героини. «Тения безропотно покорялась необходимости и несла свою долю, не обнаруживая своего страдания перед мужем». Её смирение не дало мужу Фалалею ещё более отчаяться в своей участи. Если бы Тения жаловалась на свою тяжкую жизнь без него, то она сделала больному и страдающему своему мужу ещё больнее, и неизвестно до какого отчаянного состояния мог бы тогда довести его враг рода человеческого. К концу своего невольного заточения в аскалонской темнице муж Тении Фалалей так же приобрёл от Бога сей драгоценный дар. И, несомненно, пришел он к этому благодаря жизненной позиции своей жены. «Я был жаден к приобретению богатства - это то, что не нужно и в чём сокрыто несчастие жизни. Я за это страдаю». Именно об этом слова псалмопевца Давида: «Сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит» (Пс. 50:19).

Сим даром смирения был наделён и герой рассказа «Гора» златокузнец мастер Зенон. Вот как говорит о нём автор: «Зенон был скромен и от почёта всегда удалялся». Под словами «был скромен» автор подразумевает смирение Зенона, ибо от одной только скромности, как малой части сей добродетели знатный мастер не мог удаляться от почёта и жить отдельно от всех, чтобы его никто не видел. И жил он в прекрасном месте, которое было так же прекрасно, как и его душа.

В «Повести о богоугодном дровоколе» писатель показывает, какую силу молитвы даёт Господь смиренному труженику, какое дерзновение пред Богом имеет этот никому неизвестный человек. Даже епископ по хиротонии своей наделённый от Бога благодатными дарами не имеет столь сильной молитвы, которую имеет простой человек. Но неужели Господу было жалко дать дождя жаждущей земле и добрым людям, живущим на ней? Нет, не потому всеблагой Господь не посылал дождь на землю. Бог, прежде всего, заботится о спасении души человеческой, а не об условиях жизни человека, в которых оказались эти жаждущие дождя люди. Бог послал этим людям такого смиренного человека, дабы сии, узрев его, уразумели какое сердце и какая душа угодны Ему: сердце сокрушенное и смиренное. Для этих людей «удивительно, чтобы еле двигающийся под вязанкою дров мужик был всех лучше для вознесения Богу молитвы об общественном бедствии». Если бы души сих людей были чисты, как чиста душа дровокола, как должна быть чиста и светла душа Богу угодная, то не было бы им так удивительно видеть сего человека. «Я недостоин, отче, чтобы в твоём присутствии слова молитвы восходили из уст моих. Это тебе, отче, всех более прилично помолиться в общем бедствии, ты и помолись, а я не смею». Сей дровокол по своему глубочайшему смирению принимал всё, что даёт ему сердцеведец Господь. Он был нищий духом, не имея ничего на земного, того, что привязывала его к земле. «Да вот жилища-то у меня тоже никакого нет и никогда не было. А когда я устану и мне надо отдохнуть или переночевать, то я залезу под церковь и там под полом свернуся и высплюсь».

Дровокол не видит своей святости так же, как не видели её все святые по своему смирению и считали себя наигрешнейшими людьми. «Поверь мне, господин, что я всё бы вам с охотою рассказал, да в том дело, что мне, право, рассказать-то вам совсем нечего. Я самый обыкновенный грешник и провожу мою жизнь в ежедневной житейской суете и хлопотах». Плод же сего смирения - действенная молитва угодная Богу, и долгожданный дождь с небес - чудо. «Старик более не спорил, и как умел, так и начал молиться, а с неба сейчас же заросило, и пошёл благодатный дождь». О «Повести о богоугодном дровоколе» можно сказать, что она целиком и полностью посвящена добродетели смирению.

Следующей важнейшей добродетелью проявляющейся в рассказах Лескова, пожалуй, можно назвать целомудрие. Прикоснемся к этой теме и попытаемся разобраться. Человек целомудренный - это человек с ясным «мудрым» умом и чистым сердцем, любящим правду и истину. Целомудрие - это христианская добродетель и в тоже время состояние человека, осмелимся даже сказать, райское состояние. Почему же целомудрие - это райское состояние не только души, но и всего человека в целом: его души, духа и тела? До грехопадения Адам и Ева в Раю были целомудренны во всей полноте этого слова. Их дух, душа и тело были едины. Не было такого состояния, когда одно жаждет одного, а другое жаждет другого противоположного, что является плачевным следствием грехопадения. Н.С. Лесков не зря показывает и подчёркивает сию добродетель в своих персонажах. Он акцентирует внимание читателя на цельности, чистоте их мыслей, поступков, движений души, духа, устремлённого к Богу и чистоте телесной. Ведь целомудрие - хранение своей чистоты, приносит плоды добра и света. Сиё есть и рассудительность духовная, прежде всего. «Прежде всего, целомудрие означает не только ту сторону жизни человека, которая относится к телу. Она относится к целостному составу человека. Отсюда и само слово «целомудрие». Святые отцы говорят об этой целостности как о том правильном устроении души и соответствующем состоянии тела, которые заповеданы Христом.

«Целомудрие - это великое дело и основа, лишь благодаря которой человек и может постепенно через молитву, приобщаться Богу и в нём может осуществляться тот процесс, который мы называем процессом обожения - то есть когда тварная человеческая природа преображается, прививается к божественной природе».

«Целомудрие - слово сложное. Целомудрие очень глубоко связано со смирением. Целомудрие - это состояние того, кто достиг такой духовной цельности, такой внутренней мудрости, которая не даёт ему отклониться от Бога, отклониться от чистоты, отклониться от своего человеческого величия, то есть от служения образу Божию в себе самом».

В своей повести о первохристианах «Аскалонский злодей» автор пишет о том, как целомудрие одной жены спасло жизни многих людей и не только их жизни, но и души. Это Тения - жена одного крещёного язычника Фалалея купца-корабельщика и искусного мореходца. За то, что она с твердостию берегла чистоту своего тела от язычников - стражников тюрьмы, - Господь сберёг чистоту её души. Благодаря этой душевной чистоте и доброму сердцу Тении, считавшийся самым злым и жестоким разбойник Анастас отдал ей всё своё сокровище. Этим сокровищем земным, а наипаче сокровищем сердца своего Тения спасла жизнь мужа, детей и жизни еще многих людей. Некоторые считали хранение Тенией своей непорочности проявлением упорства и эгоизма по отношению к другим. Она не отдала своего тела на поругание, но держалась упорно, храня его в чистоте. А ведь ей предлагали «выход» из её «преступного упрямства»:

«-…Грибок, отбивающий память, отведёт в сторону стыд.

Да, дай мне, дай скорее этого сока, отводящего память, чтобы я могла позабыть то, что я от вас слышу», - сказала Пуплии - бабе своих детей Тения. Те люди, которые осуждали Тению, не понимали, что мешало ей стать наложницей и тем самым спасти из темницы мужа. Пуплия-баба подумала, что ей просто стыдно раздеться, потому и предложила грибок, отводящий стыд и память. Духовная слепота этих людей не видела добродетели Тении.

Муж Тении корабельщик Фалалей также отличался своим целомудрием и любовью к жене. Любовь эта для него была даже выше свободы. «Тении стало нечем питать заключённого мужа, и Вирину и Витта, и Пуплию-бабу… Тении не надо было рассказывать Фалаллею, как ухудшилось их положение: он сам всё понимал и тихо сказал жене: «Я чувствую довольно твёрдости, чтобы умереть с голоду, но ты будь вольна над собою: я больше не смею сказать ничего о тебе самой и о несчастных Вирине и Витте. Испробуй последнее: пошли их самих просить подаяния… Разгневанные купцы-корабельщики закричали: «Пусть на тебя нападут все недуги, живущие здесь со дней Ирода»... Фалалей отвечал: «Пусть всё это будет, но непорочность же Тении мне всего драгоценнее».

В повести Лескова «Прекрасная Аза» напротив, молодая девушка спасла честь одной невесты и жизнь её отца ценой собственной непорочности и телесной чистоты. Аза отдала всё своё состояние незнакомцу ради спасения его дочери Ио. Последняя решилась стать любовницей жестокого заимодавца, чтобы он не посадил её отца в темницу и не набил ему на шею колоду. Отец же девушки решил, что лучше лишить себя жизни, чем отдать свою дочь на поругание сластолюбцу. Аза сказала ему:

«- Я понимаю и это; но скажи мне, сколько ты должен заимодавцу?

• - О, очень много, - сказал незнакомец и назвал очень знатную сумму. Это равнялось всему состоянию египтянки.
• - Приди ко мне завтра - я дам тебе эту сумму».

Оказавшись нищей, девушка Аза стала прибрежной блудницей.

«В отношении души, прежде всего, целомудрие означает не что иное как чистоту. Оказывается, что целомудренным может быть человек в браке, живущий с женой нормальной жизнью. А нецеломудренным может быть и человек, который не только не состоит в браке, но и не совершает никаких плотских грехов. Но, тем не менее, по своему внутреннему состоянию он - как говорят святые отцы - разжигается. То есть, исполнен всяких дурных наклонностей, вожделений, и живёт этими страстными мыслями, чувствами и так далее». Из этих слов видно, что целомудрие - это не телесная чистота, а прежде всего, чистота душевная. Христос Господь наш говорил: « Светильник для тела есть око. Итак, если око твоё будет чисто, то всё тело твоё будет светло; Если же око твоё будет худо, то всё тело твоё будет темно». (Мф. 6:22-23). И еще: «Иисус говорит им: истинно говорю вам, что мытари и блудницы вперёд вас идут в Царство Божие». (Мф. 21:31).

Так чистая девушка Аза, не знавшая Бога своим разумом, знала Его своим сердцем. Она стала блудницей поневоле, принеся себя в жертву, отдав все свои сбережения. Её хрупкое тело не могло выдержать никакой физической работы, она не могла заработать себе на кусок хлеба. Отчаявшаяся девушка отдала своё тело на поругание. Но только тело, как временную одежду нашу на земле. Душа же её осталась чиста как капля прозрачной воды, ибо любовь к ближним была сильнее всего.

Сохранить своё тело в чистоте это прекрасно, но не самое главное, не этого от нас ждёт Господь. Он ждёт от нас нашего сердца, любящего Его. А без любви к ближним нет любви к Богу как писал о сем возлюбленный ученик Христов святой Иоанн Богослов: « Кто говорит: «я люблю Бога», а брата своего ненавидит, тот лжец: ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит? И мы имеем от Него такую заповедь, чтобы любящий Бога любил и брата своего» (1 Ин. 4:20). Юная Аза возлюбила Христа всей душой, когда узнала о Нём и Его учении.

Невольно, а может быть и не случайно, писатель сравнивает прекрасную Азу с целомудренной Тенией. «Аза (как и Тения - авт.) не могла избежать тяжких бедствий по причинам, которые крылись в её воспитании: она совсем не была приготовлена к тому, чтобы добывать себе средства своими трудами. Она имела молодость, красоту и светлый, даже проницающий ум и возвышенную душу, но не была обучена никакому ремеслу. Прелестное, девственное тело её было слабо для того, чтобы исполнять грубые работы - береговые подёнщицы её отгоняли; она не могла носить ни корзин с плодами, ни кирпичи на постройки, и когда она хотела мыть бельё в реке, то зола из сгоревшего нильского тростника разъедала её нежные руки, а текучая вода производила на неё головокружение…

У Азы была добрая и бескорыстная душа… Пусть страдает она, но зато Ио и её старики спасены».

И Тения страдала, добывая хлеб насущный своему любимому мужу и детям. Кто-то может возразить, как можно сравнивать Азу и Тению, ведь действия их совершенно противоположны?! Одна отдала своё тело на поругание пришлым мореходцам - другая же своё тело, его чистоту, всячески сохраняла. Не налицо ли здесь противоречие? Зачем Лесков его так откровенно приводит? Для того ли, чтобы смутить благоразумного читателя? Нет же! Мудрый писатель не зря поставил близко эти два рассказа и не зря провел через образы этих женщин столько параллелей. Писатель сделал это умышленно, чтобы мы не только могли увидеть огромную разницу между этими двумя «хрупкими сосудам», а ещё и задуматься. Почему говорю заглянуть в себя поглубже? Это только на первый взгляд, взгляд поверхностный и неглубокий здесь кроется противоречие. Лесков - писатель высочайшей глубины, и мыслит как настоящий христианин. Ведь если взять жизнь Азы и жизнь той же Тении, то можно понять, что изначально их жизненные пути абсолютно не сопоставимы. Аза была незамужняя богатая девушка, когда Тения же напротив, была женщиной замужней, имеющей двоих детей. В этом кроется большая разница. Азе нечего было терять, вернее, у неё не было мужа и детей, и даже родителей, за которыми она должна бы ухаживать и им служить. Девушка была сирота. Из этого получается, что она не несла ответственности за жизнь родных как Тения. Аза была предоставлена самой себе, отвечала только за себя. И она ответила, пожертвовала собой. Она сделала всё, что могла для спасения жизни несчастного незнакомца и его дочери. Она принесла себя в жертву, исполнив главную заповедь Божию, положила жизнь свою за ближнего своего. А потеря телесной чистоты никак не изменила душу, не загрязнила её. Стала блудницей она как бы и не по воле своей.

Теперь же посмотрим на жизнь целомудренной Тении. Тения в свою очередь, как и Аза исполнила главную заповедь Божию, она соблюла чистоту брака и сохранила верность своему супругу, данного ей Богом. Она не пошла ни на какие уговоры потерять свою чистоту в объятиях сластолюбца Милия, делала то, что должна была делать, слушала, прежде всего, своё сердце как и Аза. Было очень тяжело сносить нападки и оскорбления со стороны всех, кто укорял её, она была гонима как и Сам Христос за правду. Тения претерпела гонения, как и Аза и за то была вознаграждена Богом. Нельзя не увидеть различие во внешней жизни этих двух женщин и единство в жизни внутренней. Их чистые души преданы Богу, и далеко не всё внешнее говорит о внутреннем. Господь призывает нас к спасению души, а не к спасению тела нашего. Автор показывает их души во всей полноте и красоте. Так и запоминаются они читателям: твердая, сильная, целомудренная Тения и хрупкая, прекрасная и тоже целомудренная Аза. «Глубокое знание духовной культуры позволило Н.С. Лескову использовать христианскую концепцию человека для создания образа земной праведницы, тем самым воплотить свой идеал человека».

В повести о «Скоморохе Памфалоне» мы встречаем целомудренную женщину по имени Магна. Фабула этой линии такова. Мужа Магны посадили в темницу, детей же хотели оскопить. Она под караулом и в закрытости была привезена в Дамаск, и «на другой день… огласилось, что продающий Магну содержит её у себя за плату по пяти златниц за каждые сутки. Получить её может всякий, кто заплатит златницы… Развращённые люди кинулись в дом продавца, и Магна весь день едва лишь спасалась слезами». Подруги Магны не помогли ей в её отчаянном положении и даже не попытались ей помочь. И что самое поразительное, так это то, что женщины эти были «благочестивы» как считали их люди, и одна среди этих «благочестивых» подруг была Сильвия-дева. Это чётко акцентирует автор. Писатель показывает, где целомудрие истинное, а где оно ложное. Магне помогла самая главная из всех блудниц - гетера Азелла, - и это не случайно. Для Лескова явственно важна прежде всего чистота внутренняя, а не внешняя. Ведь это и есть истинное целомудрие.

И скоморох Памфалон просил помощи у подруг Магны, одна из которых, напомним, была дева: «Она уже обращалась с просьбою к названным мною высоким гражданкам, но что все они оставили её просьбы втуне… Слова мои только приводили в пламенный гнев этих женщин, и я был изгоняем за то, что смел приходить в их дома с такою просьбой. Две из них, Таора и Фотина, велели прогнать меня с одним только напоминанием, что я стоил бы хороших ударов, но Сильвия-дева, та повелела бить меня перед её лицом, и слуги её били меня медным прутом до того, что я вышел от неё с окровавленным телом и с запёкшимся горлом». Но когда Памфалон не получил помощи от подруг Магны и девы, то он обратился за помощью для Магны к блудницам: «Меня встретила наперсница гетеры, белокурая Ада (обратим внимание на её имя, - как бы от слова «ад»!)… О несчастный! Хорошо, что ты спасся от них под нашею кровлей. Останься здесь и подожди меня немного; я сейчас отнесу это охлаждённое питьё гостям и вмиг возвращусь, чтоб омыть твои раны… И гетера Азелла (тоже можно обратить внимание на имя Азелла: «азазель» - одно из имён бесовских) начала тихо рыдать, и обирать с своих рук золотые запястья, ожерелья и огромный перл из Египта и сказала: « Возьми всё это, возьми и беги, как можно скорее возьми от скопца детей бедной Магны, пока он их не изуродовал!». Обратим внимание - как Магне, так и прекрасной Азе первой на помощь приходит блудница. Почему Н.С. Лесков так возвышает блудниц в своих произведениях? Ответ прост. Лесков не возвышает блудниц, не возвышает блуд, а показывает нам «сокровенного сердцем человека» в падшем на первый взгляд образе. Зачем? Да затем, чтобы этим ещё раз показать превосходство внутреннего над внешним, главного над второстепенным, искренности над лицемерием, целомудрия над распутством, правды над ложью.

Исследуя апологию христианской жизни в произведениях Н.С. Лескова, нельзя пройти мимо романа «На ножах». Это гениальное произведение Лескова о борьбе добра со злом, которое выступает здесь в форме нигилистического учения, распространенного во второй половине XIX века. Одну из героинь романа - Александру Ивановну Синтянину писатель изобразил как праведницу, отличающуюся своей добродетельной жизнью, своим целомудрием, чистотой души и верностью своему нелюбимому мужу. Заметьте - верностью нелюбимому мужу! Не есть ли это истинное целомудрие, источником которого послужила жертвенность и вера в Бога. Андрей Подозёров, Катерина Астафьевна и Филитёр Иванович Форовы также являются примером христианской чистоты, целомудрия и нравственности. Но здесь в воплощении этой темы возникает новый поворот. Форов Филитёр Иванович - нигилист. Целомудрие его души не зиждется на вере в Бога. Но, не смотря на это, этот человек - целомудрен по своей совести. Он искал правды и истины, которую и узрел, хотя и только под конец своей жизни.

Нельзя не сказать о поступке Зенона в рассказе Лескова «Гора». Этот молодой человек выколол себе глаз, дабы не соблазниться прелестью женского естества Нефорис. Ибо она хотела в одночасье овладеть не только душой его, но и телом, поддавшись страсти. Зенон же лишил себя ока по слову Христа: «Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не всё тело твоё было ввержено в геенну». (Мф. 5:29). Он был истинный христианин, и ничто не помешало ему исполнить заповедь Христову буквально. Господь не призывает нас здесь понимать буквально смысл его слов, но говорит Он так для того, чтобы мы видели всю опасность греха соблазна как такового. Также Бог и не запрещает человеку понимать буквально Свою заповедь лишь бы исполнена она была с разумом, в том случае когда это действительно необходимо. Златокузнец Зенон настолько был предан Христу, что не пожалел себя ради того, чтобы только быть с Ним и может быть ещё и потому, чтобы показать Нефоре весь срам греха блудодеяния, которого так желала её душа. Ибо благодаря этому столь решительному и страшному по своей сути поступку Зенона Нефора в конце концов и обратилась к Богу. Таким образом мы видим, что Господь не оставляет преданных Ему людей, но и прославляет их, как прославил веру потаённого христианина Своего Зенона. И не только не оставляет и прославляет, но и обращает через сих людей Своих заблудшие души.

Следующую добродетель условно можно обозначить «За други своя». Название говорит само за себя. Это тема о жертвенности героев, точнее, о жертвенной их любви к ближнему. Она есть исполнение ещё одной из заповедей Христа, которая гласит: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». (Ин. 15:13). Жертвенность, как неотъемлемое качество души доброй и бескорыстной, присуща многим героям произведений Лескова. Пример сей жертвенной любви часто является центром или точкой опоры произведений Николая Семёновича. Рассуждая, анализируя, автор делает выводы и подводит читателя к пониманию глубины и красоты этого истинно христианского качества.

В рассказе «Очарованный странник» нашему герою, уже не раз упоминаемому в других темах, также присуща жертвенность и высочайшее благородство. Он жертвует годами своей свободы ради искупления души возлюбленной Грушеньки. Иван Флягин идёт в солдаты вместо чужого сына. «Я старичков пожалел и говорю: «Я бы за вас так, без платы, пошёл, да у меня бумаг нет». А они говорят: «Это пустяки: то уже наше дело; а ты только назовись, как наш сын, Петром Сердюковым».

Что же, - отвечаю, - мне всё равно. Я своему ангелу Ивану Предтече буду молитвить, а называться я могу всячески, как вам угодно». И отвезли они меня в другой город, и сдали меня там вместо сына в рекруты. Я эти деньги, что от них взял, двадцать пять рублей, сейчас положил в бедный монастырь - вклад за Грушину душу».

Не есть ли это жертвование собой ради спасения отошедшей уже души любимой девушки и ради единственного сына стариков - родителей проявлением истинно христианского духа?

В «Сказаниях о Божьих людях» писатель часто показывает нам сердца преисполненные любви к ближнему, любви, не знающей себя, готовой пожертвовать всем.

В рассказе «Скоморох Памфалон» главный персонаж жертвует собой ради спасения детей Магны, которых хотели оскопить. «Надев чистую одежду, я хотел идти к бывшему монаху Аммуну, который занимался всякими делами, и закабалить ему себя на целую жизнь, лишь бы взять сразу деньги и отдать их на выкуп от скопца детей Магны», - говорит Памфалон. Одать душу свою за друзей своих не означает только отдание жизни своей. Спаситель говорит не только о смерти за ближнего своего. Пожертвование собой ради ближнего это не только готовность отдать свою жизнь, но и решимость отдать за него самое дорогое, что у тебя есть. Не пожалеть ради спасения ближнего своего состояния, своего положения, своей свободы, тоже означает - «положить душу свою за други своя». Жертва ради спасения ближнего не только от смерти, но и от беды - вот есть истинная любовь, о которой говорил Христос, и нет больше той любви.

Рассказ Н.С.Лескова «Прекрасная Аза», пожалуй, является самым ярким примером жертвенности. Добрая девушка-сирота, став обеспеченной, отказалась от всего, что было у неё ради спасения незнакомца от самоубийства, а его дочери Ио от поругания. Знала ли Аза этих людей? Самое поразительное, что она увидела незнакомца в своём саду впервые, когда он пытался свести счёты с жизнью, что бы дочь его не стала любовницей заимодавца. Аза не долго думала и продала всё своё состояние, чтобы отдать долг сего незнакомца. Это ли не подвиг?! Это ли не истинное бескорыстие?! Как высока и как прекрасна душа этой девушки! Сам автор называет Азу прекрасной. Она положила душу свою за ближнего своего. Она не думала о своём благе, но о благе других. Её сердце оказалось готовым для принятия Христа. Её сердце благоволил избрать Себе обителью Сам Бог. Воистину: «А потому сказываю тебе: прощаются грехи её многие за то, что она возлюбила много» (Лк. 7:47). «Но любовь покрывает много грехов, и багровые пятна белит, как волну на ягнёнке…».

Достойным примером высокой нравственности и жертвенной любви служит Александра Ивановна Синтянина и Андрей Подозёров из романа «На ножах». Александра Ивановна вышла замуж за нелюбимого человека и была верна ему до конца его дней. Этим человеком оказался уже не молодой генерал Синтянин, о котором в народе тогда ходила дурная слава. о нем в романе говорится следующее: «Генерал этот, можно сказать, имел двух жён, только первую из них, очевидно, в любовницах, а вторую как законную жену. Несколько лет по приезде в город Синтянин жил с Эльвирой Карловной, которую сделал при себе писаршей и воспитывал её маленькую дочь Флору. Флора же не была дочерью генерала по крови, но по положению являлась, так как генерал содержал её и её мать Эльвиру Карловну. Когда Флора, воспитанная им в дочерях подросла, то Синтянин к всеобщему удивлению и негодованию на ней женился. Вскоре Эльвиры Карловны, которая всегда плакала, как говорили, не стало. А через месяц загадочной смертью тихо скончалась и Флора. На руках генерала осталась его дочь от Флоры глухонемая Вера. Такое странное и пугающее совпадение двух смертей жён генерала - матери и дочери не могло не вызвать страха и подозрения к личности генерала Синтянина. В народе же его прозвали Синей Бородой. Дом его всегда для всех был заперт».

Страшны и печальны описанные события. И за этого человека без раздумья вышла замуж кроткая благочестивая девушка Александра Ивановна. Непоправимая ошибка, как считали тогда люди? А действительно ли это была ошибка? Или может быть Саша вышла замуж за генерала из-за его связей и хорошего жалования? Нет! Высокая жертвенная любовь к ближним раскрывается в её исповедальном письме: «Вращаясь в кружке тревожных и беспристальных людей, Вислинев (тогда ещё жених Саши - авт.) попал в историю, которую тогда называли политическою, хотя я убеждена, что её не следовало так называть, потому что это была не более как ребяческая глупость и по замыслу, и по способам осуществления.

Иосаф Вислинев был взят и в бумагах его был отыскан дерзостнейший план, за который автора, по справедливости, можно было посадить, если не в сумасшедший, то в смирительный дом, но, что всего хуже, при этом плане был длинный список лиц, имевших неосторожность доверяться моему легкомысленному жениху.

Он погибал не один, но предавал с собою других таких же, как он, молодых людей, в которых гибли лучшие надежды несчастных отцов, матерей, сестёр и мне подобных невест.

Вся жизнь моя явилась передо мной как бы в одной чаше, которую я должна была или бережно донести и выпить на положенном месте, или расплескать по сорному пути. (Я всегда верила и верую в Бога просто, как велит церковь, и благословляю Провидение за эту веру). Внутренний же голос (я не могу думать иначе), из уст моего отца, сказал мне путь, которым я должна была идти, чтобы чем-нибудь облегчить судьбу того, которого я всё-таки жалела.

Отец благословил меня на страдания ради избавления несчастных, выданных моим женихом. «Если ты жалеешь его - пожалей их; если ты женщина и христианка, поди спаси их, и я …не стану тебя удерживать: я сам, моими старыми руками, благословляю тебя, и скрой это, и Бог тебя тогда благословит».

Он рисовал мне картину бедствий и отчаяния семейств тех, кого губил Висленев, и эта картина во всём её ужасе огненными чертами напечатлелась в душе моей; сердце моё преисполнилось сжимающей жалостью, какой я никогда ни к кому не ощущала до этой минуты, жалостью, перед которой я сама и собственная жизнь моя не стоили в моих глазах никакого внимания, и жажда дела, жажда спасения этих людей заклокотала в душе моей с такою силой, что я целые сутки не могла иметь никаких других дум, кроме одной: спасти людей ради их самих, ради тех, кому они дороги, и ради его, совесть которого когда-нибудь будет пробуждена к тяжёлому ответу. В душе моей я чувствовала Бога; я должна была идти спасать их, чужих мне по убеждениям и вовсе мне незнакомых людей; в этом мне показалось моё призвание. Я уже сказала, что генерал Синтянин, нынешний муж мой, от которого зависело всё, или, по крайней мере, очень многое для этих несчастных, искал руки моей…Души моей генерал не знал, и я понимала, что я против воли моей внушала ему только одну страсть. Это было ужасно, но я решила воспользоваться этим, чтобы совершить мой подвиг».

Любой человек, прочитав эту исповедь оценит высокую красоту души этой девушки, её бесценный подвиг любви к ближним, тем ближним, которые недостойны такого подвига. Она положила на алтарь любви всю свою жизнь, свою девичью красоту, своё счастье ради того, чтобы счастливы были другие. Она спасла жизни людей, которые по наивной доверчивости своей и легкомыслию увлеклись новым революционным учением. Её чуткая душа не выдерживала даже и мысли о том, что эти люди будут несчастны. Она, как и прекрасная Аза, исполнила великую заповедь Христа.

Стоит особо остановиться на истории Андрея Подозёрова. Андрей Иванович Подозёров женился на Ларисе Платоновне Висленевой из глубочайшей жалости к ней и христианского сострадания. Лариса сама со слезами умоляла его взять её в жёны. Она была в отчаянном положении, в падшем состоянии, так как имела ранее внебрачную связь. По своему человеколюбию Андрей взял её себе в жёны, но через время увидел как это стало тяготить его жену, по-прежнему страстно любившую своего соблазнителя. Андрей расстается с Ларисой, отпускает её, не удерживает насильно возле себя. Ведь есть же и поговорка «Насильно мил не будешь». Покрыв её грех, он подарил «свободу», которую жаждала эта безрассудная женщина. Его подвиг в том, что он взял всю вину на себя, обрекая себя и на осуждение обществом, и на безбрачие.

Поразителен его ответ Синтятину: « Я хочу, чтобы моя жена получила право на развод со мною, и вину готов принять на себя.

• - Но вас тогда обрекут на безбрачие.
• - Что же такое? Тем лучше: я убедился, что я вовсе не способен к семейной жизни.
• - Вы благороднейший человек, - ответил ему, пожимая руку, Синтянин».

Вспоминим, что и Господь так любит человека, что, прежде всего, подарил ему бесценный дар - свободу. Бог не насилует волю человека, не заставляет его любить Себя, а просто ждёт, и долготерпению Его несть конца. Господь ждёт и зовёт нас к Себе, стучится к нам в сердце: «Cе, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему и буду вечерять с ним, и он со Мною» (Откр. 3:20).

Следует отметить, что «Апология христианской жизни» в работе понимается не только конкретно на примере поступков лесковских героев, но и в более широком смысле. Как ранее уже отмечалось, апология есть утверждение писателем христианских добродетелей через свои произведения в душах читателей, читающих эти произведения. Но Н.С. Лесков не только призывает к добродетельной жизни, возвышая её, но и побуждает вникнуть в понимание веры и в суть жизни во Христе. Он заставляет нас заглянуть внутрь себя, научает нас видеть и слышать Бога как очами души нашей, так и телесными очами через судьбы людей, через жизнь Его творения - через природу. Писатель пишет не только о добрых и праведных людях, живущих по совести, хотя, безусловно, ставит это во главу угла. Он пишет и о страстях, грехах и немощах человечески. Его вовсе нельзя назвать добрым сказочником. Лесков - реалист, и его реальность бывает порой и жестокой. Его современник в полной мере узнавал тот мир и ту реальность, в которой жил, иногда с картинами и разгула, и пьянства и разбоя. Но все же, прежде всего Лесков - писатель проповедник, и проповедовал он свет и добро, жизнь по заповедям Божиим, а о темных сторонах жизни писал для того, чтобы показать всю их пагубность и мерзость. Но добро в его произведениях всегда побеждает зло, «чтобы возвратить сердца отцов детям, и непокоривым образ мыслей праведников». (Лк. 1:17).

Остановимся на этих вопросах особо, а именно на темах, в которых показана победа добра над злом, печальные последствия зла и вся его нечистота, обличение зла и несостоятельность его.

Тема «О безумном богаче». В целом ряде произведений Лесков дает примеры жизни героев, которые имели страсть сребролюбия и были побеждены этой страстью. К каким страданиям и скорбям привела сия страсть их самих и их ближних, как опасно для души человеческой даже не обладание, а само стремление к богатству. Господь наш Иисус Христос предупреждал учеников Своих говоря: «Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие» (Мф. 19:24). Спаситель и в Нагорной проповеди народу говорит: « Не можете служить Богу и маммоне» (Мф. 6:24). И пророк Давид в псалтири восклицает: «Богатство, аще течет, не прилагайте сердца» (Пс. 61:11).

Лесков ярко показывает это в своих произведениях тем самым и нас, предостерегая от сего огня опаляющего душу.

В рассказе «Лев старца Герасима» Лесков показывает отношение к богатству смиренного пустыннолюбца. «Мой лев имеет плохой разум,- отвечал, улыбаясь, старец,- он мне привёл то, что мне вовсе не нужно! На этих верблюдах товары великой цены. Это огонь!». Отсюда видно как чистая душа старца боится богатства как греха; как она бежит от него, зная, к чему приводит обладание этим богатством, этим огнём.

Но всё ли богатство так губительно для человека? Нет. Не сами по себе деньги губят душу, но неразумное пользование ими, прилипление к ним и служение им. Ведь если взять многих ветхозаветных праведников как, например, патриарха Авраама и Давида царя, то можно увидеть, что некоторые из них обладали большим сокровищем. Авраам имел множество верблюдов и земель и при этом сохранил душу свою в святости и чистоте с целомудрием. Но лишь те, кто ищет богатство ради самого богатства, губят свою душу.

Посмотрите, например, что стало с героями романа «На ножах», жаждущими одних лишь денег и, причём, чужих денег. К чему они пришли, до чего довела их эта пагубная страсть? Они обезумели и в безумии своём совершили несколько убийств и загубили жизни ближних своих, так в результате ничего и не добившись. К этим лицам относятся Глафира Васильевна Бодростина, которая решилась убить своего собственного мужа лишь для того, чтобы завладеть всем его состоянием и быть свободной. Горданов Павел Николаевич гордый и самонадеянный человек также участвовал в плане убийства Михаила Андреевича Бодростина и «друг» его Иосаф Вислинев, впоследствии сошедший с ума. Что же послужило желанию владеть богатством, идя по головам других? В чём причина обогатиться чужим богатством путём убийства? Это, прежде всего, зависть. И даже столь незаметные мельчайшие детали романа говорят об этом, что можно, и увидеть из встреч и разговоров вышеупомянутых людей. «Пока этот враждебный гений, с лицом ровного розового цвета и с рыжими волосами, свёрнутыми у висков в две котелки, пошёл доложить Тихону Ларионовичу о прибывшем госте, Горданов окинул взором ряд комнат, открывавшихся из передней, и подумал: «однако этот уж совсем подковался. Ему уже нечего будет сокрушаться и говорить: «здравствуй, беспомощная старость, догорай, бесполезная жизнь!» Но нечего бояться этого и мне, - нет, мой план гениален; мой расчёт верен, и будь только за что зацепиться и на чём расправить крылья, я не этою мещанскою обстановкой стану себя тешить, - я стану считать рубли не сотнями тысяч, а миллионами…миллионами…и я пойду, вознесусь, попру…и…».

Как хорошо видно из цитаты упование на богатство, видение в нём смысла жизни и счастья. Человек полагается на него полностью как на источник неистощимых благ, даже не вспоминая о Боге, о Его промысле. Несчастный этот человек!

«Павел Николаевич Горданов нимало не лгал ни себе, ни людям, что он имел оригинальный и верный план быстрого и громадного обогащения. Надо просто прикончить старика, да и квит, а потом женись на его вдове и владей и ею самою, и состоянием».

В своём произведении «Леди Макбет Мценского уезда» писатель рассказывает о героине этого произведения купчихе Катерине Львовне. Мало того, что эта жестокая женщина, побеждённая страстью, лишила жизни своего свекра и мужа, так она ещё из-за жажды капитала и роскошной жизни убила ни в чём неповинного племянника её свекра.

«Пишут из Ливен городскому голове, что Борис Тимофеевич торговал не на весь свой капитал, что более чем его собственных денег, у него в обороте было денег его малолетнего племянника, Фёдора Захарова Лямина, и что дело это надо разобрать и не давать в руки одной Катерине Львовне».

«В это мгновение Федя неистово вскрикнул: он увидал входящего бледного, босого Сергея.

Катерина Львовна захватила своею ладонью раскрытый в ужасе рот испуганного ребёнка и крикнула: «А ну скорее; держи ровно, чтоб не бился!

Сергей взял Федю за ноги и за руки, а Катерина Львовна одним движением закрыла детское личико страдальца большою пуховою подушкою и сама навалилась на неё своей крепкой, упругой грудью.

Минуты четыре в комнате было могильное молчание. «Кончился», - прошептала Катерина Львовна».

Сие стремление к деньгам тем ужасно, что эта женщина не пожалела даже дитя, чтоб обогатиться.

Как ранее сказано, зло у Лескова всегда наказуемо. «Господь поругаем не бывает», - как говорит народная пословица. Один святой отец говорил, что Бог отнимает у человека жизнь в том случае, если человек, либо готов к райской жизни в Царствии Небесном, либо наоборот уже нет надежды ему на спасение и душа его уже погибла. Так вот, говоря об этом, можно увидеть в том же романе «На ножах» как преступник и убийца Горданов внезапно погибает от отравления. Эта смерть исподтишка достойна деяний такого человека. Господь наказывает зло и воздаёт по заслугам не только в жизни вечной, но и в жизни временной. Иисус Христос говорил: «Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить» (Мф.7:1-2). О чём говорят эти слова Господа? О справедливом воздаянии, но воздаяние уже может совершаться и в этой жизни. И множество таких случаев и примеров. От кого исходит зло, к тому оно и возвращается, если душа того, от кого это зло изошло, не покаялась. Так произошло и с Павлом Гордановым ещё до его кончины. Как он поступил с Висленевым, продав его мещанке Алине, так и сам он оказался в таком же положении, «проданный» Глафире Бодростиной.

«Горданов снарядился и, став сзади её с дорожной сумкой через плечо, он смотрел на неё сухо и сурово. Глафире всё это было видно в зеркале, и она спросила его:

• - О чём ты задумался?
• - Я думаю о том, где у иных женщин та женская чувствительность, о которой болтают поэты?
• - А некоторые женщины её берегут.
• - Берегут? гм! Для кого же они её берегут?
• - Для избранных.
• - Для нескольких?
• - Да, понемножку. Ведь ты и многие учили женщин, что всякая исключительная привязанность порабощает свободу, а кто же большой друг свободы, как не мы, несчастные порабощённые вами создания? Идём, однако: наши вещи уже взяты.

И с этим она пошла к двери.

Сбежав на первую террасу лестницы, она полуоборотилась к нему и проговорила с улыбкой: «Какой мерой человек мерит другому, такой возмерится и ему!» - и снова побежала».

И как Вислинев - несчастнейшая жертва Горданова никак не мог вылезть из долгов своей жене, так и сам Горданов оказался в долгах в скором времени. Возмездие Божие не заставило себя ждать за такой страшный грех.

«Алина окинула его с головы до ног холодным, убийственным взглядом и молча вышла в другую квартиру и заперла за собой дверь. Горданов тоже повернулся и ушёл, ограбленный, униженный и брошенный.

Наступили для Павла Николаевича дни тяжкие, дни, каких он давно не знал, и дни, которых другому бы не снести с тою твёрдостью и спокойствием, с коим переносил их Горданов. Положение Павла Николаевича поистине было трагическое; он не только потерял состояние и был далече отброшен от осуществления заветнейшей своей мечты, - он оставался должным разным лицам».

Также наказание Божие постигло и Глафиру Бодростину - главную преступницу в убийстве мужа.

«С ней происходило нечто странное: она боялась видеть мёртвого мужа, боялась не суеверным страхом, каким мертвец отпугивает от себя простодушного человека, а страхом почти сознательной и неотразимой естественной опасности. К ней против её воли пристало нечто такое, от чего она никак не могла отвязаться. Это её сначала смешило и занимало, потом стало досадовать и путать, наконец даже минутами пугать. На ней оправдывались слова Альберта Великого, что на свете нет человека, совсем недоступного страху сверхъестественного.

Она верила, что злодейство, к которому она стремилась, не пройдёт ей безнаказанно, по какому-то такому же неотразимому закону, по какому, например, она неудержимо довершила это злодейство, утратив охоту к его довершению».

По последней цитате можно ясно увидеть какое свойство имеет зло. Глафира довершила своё злодейство, уже не хотя этого. Зло, как и любая страсть, имеет способность брать верх над волей человека и порабощать его себе, что случилось и с Глафирой. Она уже не смогла остановить себя, так как воля её была уже парализована. И тем ещё и страшно зло, что если вовремя от него не отказаться, то оно будет с новой и новой силой набирать свой оборот. Оно становится уже страстью, от которой тяжелей всего и избавиться. Желание обогатиться и быть независимой привели Глафиру к тому, что не желать этого она уже не могла. Она как раба своей страсти уже была подчинена ей, придумывая всё новые и новые шаги дерзостнейшего плана сжить со свету, как мужа, так и всех неугодных, мешающих ей добиться своей цели. Да, она, может быть, и не хотела других смертей и жертв этого плана, каковыми например, стали спирит Светозар Водопьянов, сестра Висленева Лариса, племянник мужа Кюлевейн; но обезумевшие слуги её Горданов и Висленев это совершили. Служа Глафире, они служили и собственным своим корыстным интересам. Горданов - стремлением обогатиться, Висленев - стремлением обладать Бодростиной и всем состоянием. Но…это маленькое отступление.

Наказание Божие Глафире заключалось ещё и в том, что кончила она тем, что поневоле стала женой своего шантажиста слуги Ропшина. Впоследствии сей Ропшин всю последующую жизнь её шантажировал завещанием Бодростина, которое подменили по приказу самой же Глафиры, и почти не давал ей никаких денег, к которым так жадно она всё время стремилась.

В повести «Аскалонский злодей» автор наказывает зло по справедливости. Да и как же иначе? Ведь добро всегда побеждает зло. Господь сказал: «Мне отмщение, и Аз воздам» (Рим. 12:19). И отмщение Господне совершилось уже в этой жизни жестоким грешникам и сластолюбцам. За жестокое обращение с пленными аскалонской темницы стражники этой темницы и судья были наказаны Богом. Ибо эти стражники Тивуртий и Раввула содержали и невиновных пленных и христиан в тяжёлых для человека условиях: они не давали им есть и не проявляли о них заботы. Притом же все вышеупомянутые лица давили на кроткую целомудренную Тению, пытаясь лишить её чистоты, и издевались над мужем её Фалалеем.

«Слушая рассказ Тении, оба разбойника задумались и потом сказали: «Мы за тебя отомстим, мы два брата и оба разбойники, нас обоих изнищил Тивуртий».

Тения им отвечала, что она не желает отмщения, а если им её жалко, то она просит их проводить её к кладбищу и помочь разыскать ту могилу, из которой выдаётся наружу провещающий череп».

Но Бог Сам отомстил злодеям за их злодеяния. «Чрезвычайно сильный злодей Анастас ударил своими оковами по головам Тивуртия и Раввулы так, что они упали, а он сжал их и пропихнул их в прокажённую яму. И Тивуртий и Раввула кричали, а Анастас угрожал убить их, если они полезут назад». «Анастас их узнал и, плюнув на красную тогу Милия, прокричал так громко, что все могли слышать: «Ты самый лютый злодей аскалонский!» И когда он это вскричал, сквозь толпу прорвались два никому неведомые человека, оба они были наги, но с ножами при бёдрах, и среди общего смятения они кинулись на Евлогия и на Милия, и у всех на глазах зарезали их…».

В своей леденящей сердце повести «Леди Макбет Мценского уезда», убийца своего свёкра, мужа и ребёнка Катерина Львовна жестоко была наказана тем, что её любовник Сергей не только изменил ей, но и со всеми арестантами избил её до полусмерти. Сергей, ради которого она лишила жизни свекра своего Бориса Тимофеевича и мужа Зиновия Борисыча, отвернулся от неё с презрением и стал над ней всячески насмехаться, когда они были с ним уже на этапе. И гордое, поражённое ревностью сердце её не смирилось сим Божиим вразумлением. Как сказал псалмопевец Давид: «Наказуя наказа мя Господь, смерти же не предаде мя» (Пс. 117:18). Так и здесь у неё ещё было время на покаяние, но она этого не захотела.

Автор через эту повесть показывает нам, что зло в этой жизни непременно наказывается и всё тайное становится явным. И Господь вразумил Катерину Львовну, но свойство страсти таково, что её часто уже порой невозможно остановить, так как человек ей сам хочет раболепствовать, что мы видели в случае и с Глафирой Бодростиной. «Катерина Львовна дрожала. Блудящий взор ее сосредоточивался и становился диким. Руки раз и два неведомо куда протянулись в пространство и снова упали. Еще минуту -- и она вдруг вся закачалась, не сводя глаз с темной волны, нагнулась, схватила Сонетку за ноги и одним махом перекинулась с нею за борт парома.

Но в это же время из другой волны почти по пояс поднялась над водою Катерина Львовна, бросилась на Сонетку, как сильная щука на мягкоперую плотицу, и обе более уже не показались».

Теперь хочется затронуть не менее важную тему, тему совести. Совесть есть у каждого, и живёт она в душе даже самого грешного человека. Николай Семёнович не случайно показывает нам в своих отрицательных героях добро, вернее, крупицы добра. Для чего? Автор учит нас любви, о которой говорит Господь наш Иисус Христос: «А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного» (Мф. 5; 44-45). Что говорят нам эти слова Христовы? Они говорят нам о любви, истинной любви к ближнему своему, не смотря на лица. Без этой любви к врагам человек не может быть совершен, говорит Христос. Он учит нас любить всех: и добрых и злых, и праведных и неправедных, потому что все - дети Божии, сотворённые по образу и подобию Божию. Потому что любовь исправляет, любовь очищает, из врагов делает друзей; потому что бесы, которые научают врагов и недругов творить нам напасть, как огнём опаляются сей любовью нашей. И писатель учит нас этой же любви ко всем своим героям. Он показывает свет даже в самых «тёмных» своих персонажах. Он хочет, чтобы мы видели образ Божий и в грешнике и не отвращались от него, а жалели бы его и сострадали бы ему. Писатель не учит нас ненависти. Для этого, чтобы мы могли отличить, отделить грех от самого человека, от его души Лесков нам и показывает совесть даже самых погибших людей в своих произведениях. А совесть - это голос Божий в душе человека. Тем самым Господь призывает каждого человека ко спасению, Он заботится о душе каждого. Здесь видно неизреченное милосердие Божие к погибающей овце, но не все слышат голос Божий…

Для начала возьмём знакомый уже нам роман «На ножах». Здесь были проанализированы не только поступки тех или иных личностей, а в данной ситуации отрицательных героев, также их чувства, мысли, переживания, совесть. Как на ладони виден каждый человек в произведениях Лескова, все качества его души. Он раскрывает личность каждого. «Горданов убедился, что он сдаёт Висленева в такие ежовые рукавицы, что даже после того ему самому, Горданову, становилось знакомым чувство, близкое к состраданию, когда он смотрел на бодрого и не знавшего устали Вислинева». «Он доказывал Кишенскому, что поступки его с Висленевым превосходят всякую меру человеческой подлости; что терпение жертвы их, очевидно, перепилено, что это нерасчётливо и глупо доводить человека до отчаяния». Иногда в душе Павла Николаевича Горданова возникало сострадание к Висленеву, которого он же и продал в рабство Алине. И это, безусловно, в нём говорила совесть; он защищал его от мучителей.

В конце этого романа, в конце этой истории, когда Горданов умирал, то он горько заплакал. «Но он вспомнил о своём нездоровье, только развязав свою руку и ужаснулся: вокруг маленького укола, на ладони, зияла тёмненькая каёмочка, точно бережок из аспидированного серебра. «Этого только недоставало»! - прошептал, холодея, Горданов, и, хватая себя за голову, он упал совсем одетый в постель и уткнул голову в подушки, зарыдав впервые с тех пор, как стал себя помнить». Здесь видно как писатель жалеет Горданова - человека, сделавшего много зла в своей жизни, но способного ещё на слёзы. Да… человек с мёртвой душой не стал бы плакать… Да, это слёзы не раскаяния над содеянным, а слёзы жалости к себе, но тем не менее это говорит о том, что в каждом человеке есть что-то доброе. Доброе это даёт человеку Бог, зовёт его через совесть, отвращая от пути неправедного. Писатель пожалел… значит и мы должны пожалеть.

Особняком в этой теме стоит «Легенда о совестном Даниле». Эта легенда повествует нам о том, что некогда жил в скиту пустыни юноша Данила вместе со скитниками. Но однажды попал он в плен к варварам и убил там одного из них. После же этого своего убийства терзался юноша всю свою жизнь и не мог простить себе греха. Сейчас мы увидим, какой смысл вложил в свою повесть автор и что он хотел нам через неё показать. На протяжении всей повести автор показывает нам муки совести молодого человека. Жизнь Данилы прошла бесцельно из-за того, что Данила сам же подвергал себя за этот грех наказанию, он почти всю жизнь просидел в темнице по собственному желанию.

Легенда эта хоть и мала по своему содержанию, но требует серьёзнейшего анализа жизни сего человека. Самый главный грех Данилы был не убийство варвара, а суд над собой. Господь - владыка и судия всех, но Данила «справился без Бога». Писатель показывает нам в конце повести голос Божий к Даниле, который говорит ему «смотреть не так высоко, а пониже, и, сделав зло, не тратить силы и время на разговоры, а должен был делать дело». Здесь автор касается темы человеческой совести и что она есть такое. Эта тонкая, глубокая, противоречивая тема раскрыта Лесковым во всей полноте в сей легенде. Совесть - это голос Божий в человеке и это несомненно, но не каждый способен услышать её. Услышать свою совесть, вернее, может каждый, но понять её может только человек с чистой душой, имеющий дар рассудительности. Данила же долго не рассуждал: раз совершил зло, то должен потерпеть наказание, во что бы то ни стало. Бог для него карающий Судия, а не милосердный Отец, прощающий чад Своих согрешающих. Это неправильное восприятие Бога, эта безжалостная жестокость к самому себе, эта привязанность к букве закона сделали Данилу слепым для любви к Богу и людям. Господь призывает нас возненавидеть грех, а не самого себя! Но Данила возненавидел себя тогда ещё, когда Бог давно простил ему его убийство. Все патриархи его оправдали и не вменили ему это во грех. Но упорное противление словам всех, и ещё раз всех патриархов привело его к ещё большему отчуждению от Бога. Чем он занимался? Он занимался самоуничижением всё это время! Всю свою жизнь, вместо того, чтобы творить добрые дела. Но Господь есть любовь, и прощает кающихся. Данила забыл об этом, а Господь не оставил его и не дал ему погибнуть в его духовном безумии. «Я твой друг, потому что я не даю тебе покоя, а ты себе враг, потому что ты ищешь забыть меня. Без меня ты мог бы остаться с обольщением, которое бы тебя погубило», - говорит Господь ему голосом эфиопа в его совести. Здесь в этих словах автор открывает нам ещё одно свойство совести. Совесть дана человеку для того ещё, чтобы он не превозносился. Совершив грех, особенно тяжкий, человек мучается. Но как это мучается? Он раскаивается в грехе, понимает, какое он совершил зло, тогда Бог сразу же прощает и стирает его грех. Но память человека об этом грехе, если он особенно тяжек, остаётся в человеке всю его жизнь. Для чего? Для того, чтобы человек не превозносился своей праведностью и помнил, что он грешен и не мог забыть о том, что он грешен и не кичился, потому что только смиренное сердце угодно Богу.

Эта легенда указывает нам на то, каким глубоким и чутким сердцем обладал писатель, какая возвышенная и мудрая была у него душа, как рассудителен и искусен он был в духовной жизни. Через его творения и мы научаемся мудрости, и наша душа возвышается. Этой легендой писатель нам говорит и о том, что не надо стремиться во мгновение стать совершенным как стремились и Данила и отшельник Ермий в произведении «Скоморох Памфалон». Не в силах это человеческих и нельзя считать человеку себя совершенным. Господь призывает нас, говоря: «Итак, будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5:48). Это призыв Христа к действию, к непрестанному творению добродетелей и жизни по заповедям Божиим, но не к сомнению, к которому пришли как в тупик Ермий и Данила. У Ермия было открытое самомнение, ибо он считал, что кроме него на земле не осталось ни одного праведного человека. У Данилы же, напротив, самомнение было скрытое, но оно было, иначе, где смиренное осознание себя грешником и творение добрых дел?! Что у одного, то и у другого не хватало смирения.

Теперь же затронем и раскроем тему «Внешнее благочестие». Хочется сказать, что Николай Семёнович Лесков уделяет этой теме наибольшее внимание в своих произведениях. Как ранее говорилось, писатель старается показать читателю не внешнюю форму, прежде всего, а внутреннее духовное содержание. Конфликт внешнего мира человека и мира внутреннего ярко очерчен в его творениях. Пояснив лучше, можно сказать, что это противостояние - антитеза, когда внешнее не соответствует внутреннему, нарочно встречается в каждом рассказе Лескова. Фарисейство, так часто встречающееся в Евангелии, столь же часто встречается и в нашей жизни и во времена и бытность писателя, что видно в его творениях. Писатель показывает нам всю корысть и неправедность фарисейства. А показывая нам его неприглядную и тёмную сущность, он борется с ним на протяжении всех своих произведений и всей своей жизни. Ибо фарисейство - внешнее благочестие есть лицемерие, отрицающее правду Божию. Писатель открывает нам как порой бывает этот грех сокрыт в человеческой душе и как он потом раскрывается в «удобный момент». Когда человек забывает Бога, а наипаче забывает и о душе своей, о добре и сострадании, живя лишь буквой, а не духом - тогда и сердце его черствеет к страданиям ближних. По слову Господа сей становится «ни холоден и не горяч» (Откр. 3:15).

Теперь можно начать с описания жизни наших героев, которая их окружала; общество и нравы того времени, в котором они существовали, а также тех лиц, которые отличались внешним благочестием, а внутри были «суть волки хищные» (Мф. 7:15). И вы увидите, что в каждой повести, в каждом рассказе Лескова встречается фарисейство. И ещё раз можно сказать, что это неслучайно. Тем самым автор проповедует, учит нас не быть волками в овечьей шкуре, не быть заложниками буквы, холодными сердцем. Для того мы и видим всю нечистоту лицемерия, чтобы ещё и ещё раз возненавидеть беззаконие и возлюбить истину. И опять же здесь Лесков вольно или невольно подражает Христу, борясь, как и Он с укоренившимся пороком лицемерия. Господь наш Иисус Христос постоянно обличал книжников и законоучителей израилевых в их корыстолюбии, лжи и чёрствости сердца говоря: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что очищаете внешность чаши и блюда, между тем как внутри они полны хищения и неправды. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мёртвых и всякой нечистоты. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что поедаете домы вдов и лицемерно долго молитесь: за то примете тем большее осуждение» (Мф. 23:25, 27, 14). Так и произведения Лескова являются как бы евангельскими рассказами и притчами часто простыми по своему содержанию, но глубокими по своему смыслу.

В первом же произведении из сборника сказаний «О Божьих людях» в «первохристианах» читатель лицом к лицу сталкивается с тем пороком, описанным выше, как в среде христиан, так и в среде других вер. Здесь уже затрагивается тема веры, тема духовного состояния человека, живущего по своей вере и не живущего. Это «Сказание о Фёдоре-христианине и о друге его Абраме-жидовине». Рассказ этот повествует нам о том, что до официального разделения вер все люди разных религий жили дружно и в согласии. Также и родители Абрама евреи и родители Феодора христиане - соседи по домам очень друг друга любили и уважали. Но когда в Константинополе главной из всех вер объявили веру христианскую, а людям разных вер запретили друг с другом сообщаться и сказали детей их распределить в соответствующую религии каждого школу - тогда все и поссорились.

Казалось бы, такая простая и наглядная картина: причина повлекла за собой следствие. Христиане стали считать себя лучше других раз их вера теперь главная, а другие веры они стали презирать. Их примеру последовали и остальные. В итоге каждая вера стала считать себя лучше другой, лучше всех. Почему всё так произошло? В чём тут загадка? Христиане стали считать себя лучше… Здесь хорошо видно как сработала человеческая гордость. А логика её проста: раз нас избрали главными - значит мы всех лучше, а другие худшие. И как наличие страсти в людях не зависит от веры, которую исповедуют люди, также она имеет свойство передаваться другим. Отсюда и вышла эта злосчастная цепочка. «А зло в том, что каждый из людей почитает одну свою веру за самую лучшую и за самую истинную, а другие без хорошего рассуждения порочит», - отвечал учитель детей Панфил. А гордость эту людскую здесь не иначе как можно назвать фарисейством.

О чём этот маленький, но разумный рассказ? Что хотел нам показать им писатель? Почему же всё-таки родители обоих сыновей так и умерли в ссоре друг с другом, а их дети нет? Начнём с последнего. Апостол Павел говорил: «Любовь не превозносится, не гордится, не ищет своего…» (1 Кор.13:4-5). И эти мудрые слова о любви написаны в сердце каждого из нас: и в сердце христианина и в сердце язычника. По-настоящему любящий человек знает их, потому что тот, кто любит, тот не гордится, не ищет своего. Так всегда было, есть и будет, ибо свойства любви всегда одни - любовь жертвенна, прежде всего. Но взращивают в себе любовь, берегут её в себе только те, кто хочет этого, те, кто чист сердцем, кто лжи предпочитает правду. Это любовь к ближним, о которой нам постоянно говорит Иисус Христос: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22:39). Получается, что родители Феодора и Абрама по-настоящему и не любили друг друга, а только лишь уважали, пока дело не коснулось духовного мира каждого, их веры. Это была внешняя любовь. Также и остальные, те, кто почитал свою веру за лучшую, а другие порочил - тоже не любили ближних. Их вера была внешняя, а не внутренняя, потому что любить и уважать других должен по вере всякий какую бы веру он ни содержал. Это и есть внешнее благочестие: быть другом только для своих по вере.

Юноши Абрам и Феодор научились вражде от своих же родителей, от которых некогда научились они и дружбе друг с другом. Их семьи были для них всегда примером подражания, поэтому и дети, как и их отцы возненавидели друг друга. Но что же случилось всё таки потом, что их побудило примириться и никогда более не враждовать? Феодор спас Абрама от избиения христианами. Почему он это сделал и не прошёл мимо? Потому что Феодор любил Абрама, он сжалился над ним, увидев явную несправедливость. Феодор был сердцем предан Христу. Он говорил: «Нам Христос никого не позволил ненавидеть, а всех приказал любить». Феодор был настоящим, а не внешним христианином в глубине своей души и этот случай показал это.

Лесков говорит нам этим рассказом то, что главное не то в какой вере кто из нас родился и находится, а главное всегда оставаться человеком с большой буквы этого слова. Ведь и Господь каждого из нас на Страшном суде Своём не спросит, какую кто веру содержал, а спросит нас, накормили ли мы Его, когда Он алкал? Напоили ли, когда жаждал? Одели ли, когда наг Он был? (Мф. 25:34)

В произведении «На краю света» мы также сталкиваемся с внешней верой «внешних» проповедников. Господь вразумляет героя нашей повести - одного архиерея по распределению, получившего кафедру свою в Сибири, действительно на краю света. А вразумляет его Бог, ставя его в условия между жизнью и смертью, преподав сим ему урок на всю жизнь. «Владыка всё ратовал о том, как бы обратить в веру христианскую языческие племена Сибири, и заботу об этом поставил он на первое место. И хотел владыка, чтобы всё сиё дело было сделано с поспешностью как можно скорее. Надо же делами заниматься, а не дурака валять; тем более и в документах число крестившихся иноверцев тоже должно быть отражено и представлено вышестоящему начальству, а чем число это больше - тем и лучше», - так рассуждал деятельный епископ.

«Я, разумеется, Кириака не послушал, а напротив - написал к соседнему архиерею, чтобы он дал мне своего зырянина на подержание. Зырянин был мне прислан. Я его сейчас же отправил в степь, а недели через две от него уже и радостные вести имел: доносил он мне, что крестит народ на все стороны. Одного он опасался: достанет ли у него крестов, которых забрал с собою весьма изрядную коробку?

Вот, думаю, когда я достал себе, наконец, к этому делу настоящего мастера! И очень был этому рад, да и как рад-то! Скорей как-нибудь кончить в одну сторону, и как попался ловкий креститель, так пусть уже зауряд всё крестит, авось и людям спокойнее станет».

Вроде бы, на первый взгляд, всё хорошо складывается и как нельзя лучше. Но это только на первый взгляд. Есть действие, и хорошее действие, успешное такое - зырянин Пётр и подобные ему миссионеры людей крестят, обращают в веру христианскую. Но у каждого действия должен быть и свой результат. Каков же был результат сего поспешного крещения иноверцев? Господь Иисус Христос говорил: «По плодам их узнаете их» (Мф. 7:20); «Всякое дерево познаётся по плоду своему» (Лк. 6:44). А результат этот был печален. «Я схоронил Кириака под глыбой земли на берегу замёрзшего ручья и тут же узнал от дикарей гнусную новость, что мой успешный зырянин крестил…стыдно сказать - с угощением, попросту - с водочкой. Стыдом это в моих глазах всё это дело покрыло, и не захотел я этого крестителя видеть и слышать о нём. Но за святое дело, которое в суете совершать нельзя кое-как, лучше совсем не трогаться - “не давать безумия Богу”». Да и дикарь-христианин, данный спутнику по пустыне Кириаку бросил последнего умирать голодной смертью, сам же съев Святые Дары, удрал спасать свою жизнь. Это и был не иначе как тот самый «христианин», крещёный проповедником зырянином. Веры-то у него не было, и не только веры, но и совести не было тоже. Тот же дикарь, что с владыкой был - спас жизнь ему. Христос говорил, что: «Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые» (Мф. 7:18); так и «внешняя вера» «внешних проповедников» принесла и плод соответствующий, ибо цель сего зырянина и сих миссионеров была «не доброе семя веры в сердцах дикарей насадить, а увеличить же число крестившихся, да награду за то получить. «Салонной христовщиной» называет архиерей сию внешнюю веру.

«Мерзость запустения стала по святым местам, где были купели сих борзых крестильников, и… в этом путалось всё - и ум, и сердце, и понятия людей, и я худой архиерей, не мог с этим ничего сделать, да и хороший ничего не сделает, пока… пока, так сказать, мы всерьёз станем заниматься верою, а не кичиться ею фарисейски, для блезира».

Рассказ «Запечатленный ангел» повествует нам о вере старообрядческой и её ревнивцах, противостоявшей вере православной. В этом рассказе писатель показывает суть старообрядческой веры и отличие её от православной. Показывает он это довольно хорошо, подробно излагая в действиях, словах и мыслях её последователей отношение к святыне. Причём, к какой святыне: к образам, а наипаче к образу Ангела-хранителя. И что мы можем увидеть в этом отношении их к образам, что показывает нам чрез то писатель? В этом рассказе мы видим самое ревностное отношение к иконам, к текстам молитв и книг. И что же вышло из сей ревности не по разуму? Из сего внешнего, более чем внутреннего благочестия, кичащегося своей обрядностью. Вразумил Господь сих заблудших их же иконою, над коей они дрожали, и привёл их во двор Своей пажити. «Есть у Меня и другие овцы, которые не сего двора, и тех надлежит Мне привести: и они услышат голос Мой, и будет одно стадо и один Пастырь» (Ин. 10:16). «А между тем такое горе нас ожидало, и устроялось нам, как мы после только уразумели, не людским коварством, а самого оного путеводителя нашего смотрением. Сам он возжелал себе оскорбления, дабы дать нам свято постичь скорбь и тою указать нам истинный путь, пред которым все, до сего часа исхоженные нами, пути были, что дебрь тёмная и бесследная».

Так в чём же главное отличие старообрядчества от православия? В том же в чём отличие буквы от духа (2 Кор. 3:6), внешнего благочестия от внутреннего благочестия. И автор хорошо показывает это в своём незамысловатом рассказе. Само это отношение ревнителей старой веры к иконе своего Ангела-хранителя неправильное, оно если и не есть поклонение кумиру, то, по крайней мере, граничащее с ним. Господь дал нам заповедь: «Не сотвори себе кумира». Ведь старообрядцы, поклоняясь первообразу, поклоняются в тоже время и самому образу (доске, краскам, которыми изображён сам первообраз). Но этого они признать не могут, хотя, по сути, получается именно так. Ибо для них внешнее, которое есть обряд не менее и даже более имеет значение, чем внутреннее. Это отношение даже видно из «мелочей»: «Все мы ахнули и, закрыв руками глаза свои, пали ниц и застонали, как на пытке. И так мы развопились, что и тёмная ночь застала нас вопиющих и голосящих по своём запечатленном ангеле, и тут-то, в сей тьме и тишине, на разрушенной отчей святыне, пришла нам мысль: уследить, куда нашего хранителя денут, и поклялись мы скрасть его, хотя бы с опасностью жизни, и распечатлеть».

Если обратить внимание на эту цитату, то, на первый взгляд, здесь видна глубокая скорбь, отчаявшихся людей, справедливо вознегодовавших на чиновников, отобравших у них икону. Но, если заглянуть поглубже - в само рассуждение этих несчастных, то мы можем увидеть, что они готовы пойти на всё, чтобы вернуть икону, они лишены хранителя своего! Разве это не крайность подвергать свою жизнь и судьбу всех такой опасности, идти на воровство и на всё лишь бы только вернуть ангела?! Ведь кто наш хранитель как ни Господь Бог? Старообрядцы же эти забыли об этом… Для них если не больший, то такой же хранитель стал ангел, вернее, икона ангела. Здесь видно и несмирение их перед случившимся, поистине ужасном случае, правда несмирение это уходит корнями своими вглубь самого раскола. Скрыто же оно внешним благочестием, внешним обрядом церковности.

Столь ревностное отношение их к вещи, в данном случае к иконе (к дереву, краскам, способу писания иконы) у старообрядцев является как бы и магическим отношением. Ведь икона Ангела-хранителя для них по сути своей - талисман, оберегающий их от всяких бед и зол. Привязанность к материальному более чем к небесному. «Дорог он, - отвечаем, - нам, потому что он писан в твёрдые времена благочестивою рукой и освящён древним иереем по полному требнику Петра Могилы, а ныне у нас ни иереев, ни того требника нет». «Уверены-с: эта олифа крепка, как сама старая русская вера».

И искали два спутника старообрядца именно того изографа Севастьяна, который, по их мнению, обладая искусством древнего художества, и мог написать им образ Ангела. Другие же не могли, как считали они.

В своём рассказе Н.С.Лесков уделяет почти целую главу описанию способов изображения икон древними мастерами-изографами. Старообрядец подробно рассказывает об искусстве иконописи англичанину Якову Яковлевичу: способы изготовления краски для писания икон, виды самого письма, способы наложения масла, и каков должен быть лик у самой иконы и прочие тонкости. Вместе с этим идёт сравнение древнего искусства изображения с современным, с письмом древнего духа с духом новым сегодняшним неблагодатным. Вся эта обрядность, вся эта красивость и изящность изображения до мельчайших деталей как бы затемняет главное, не видимую старообрядцем сущность самой иконы. Ведь главное - не красота изображения первообраза, а сам первообраз. Здесь же традиция ставится на первое место. Второстепенное над главным. Автор же нарочно нам это показывает в сём многословном описании древнего письма, дабы мы увидели, где есть содержание, а где есть только внешняя оболочка, внутри коей пустота духовная.

«Ноне, мол, у светских художников не то искусство: у них краски масляные, а там вапы на яйце растворённые и нежные, в живописи письмо мазаное, чтобы только на даль натурально показывало, а тут письмо плавное и на самую близь явственно; да и светскому художнику, говорю, и в переводе самого рисунка не потрафить, потому что они изучены представлять то, что в теле земного, животолюбивого человека содержится, а в священной русской иконописи изображается тип лица небожительный, на счёт коего материальный человек даже истово воображения иметь не может.

В новых школах художества повсеместное растление чувства развито и суете ум повинуется. Высокого вдохновения тип утрачен, а всё с земного вземлется и земною страстию дышит».

В сей цитате явно видно превосходство старообрядца над православными. Здесь кичение своим «искусством», своими традициями, своим благочестием.

Господь хочет всем спастись и в разум истины прийти (1 Тим. 2:4). Писатель же оканчивает свой поучительный рассказ тем, что Бог и сих заблудших раскольников вразумил и привёл к Себе, присоединил их к Церкви Своей православной.

«И мы с тобой, дядя Лука! - да так все в одно стадо, под одного пастыря, как ягнятки, и подобрались, и едва лишь тут только поняли, к чему и куда всех нас наш запечатленный ангел вёл.

А для нас всё равно, какими путями Господь человека взыщет и из какого сосуда напоит, лишь бы взыскал и жажду единодушия его с отечеством утолил».

Тема внешнего благочестия затронута Лесковым и в рассказе «Очарованный странник». Те же миссионеры, как и в рассказе «На краю света» оказываются лишь внешними исполнителями закона по той же причине нерадения о духовном. Когда странник сего рассказа Иван Флягин был в долгом плену у татар, пришли однажды туда русские миссионеры слову Божьему татар учить. Тогда и взмолился им о помощи этот странник, но по жестокосердию своему не услышали его миссионеры и, выполнив свою «миссию» ушли.

«Стоят оба посреди этого сброда и слову Божьему татарчат учат.

А что! А что! Видите! Видите? Как действует благодать, вот она уже одного вашего коснулась, и он обращается от Магомета.

А татары отвечают, что это, мол, ничего не действует: это ваш Иван, он из ваших, из русских, только в плену у нас здесь поживает. Миссионеры очень этим недовольны сделались. Не верят, что я русский, а я и встрял сам: «Нет, - я говорю, - я, точно русский! Отцы, - говорю, - духовные смилуйтесь, выручите меня отсюда! Я здесь уже одиннадцатый год в плену томлюсь, и видите, как изувечен: ходить не могу.

Они, однако, нимало на эти мои слова не уважили и отвернулись, и давай опять своё дело продолжать: всё проповедуют». Измученный пленник хватался за них как утопающий за соломинку в надежде, что выручат его братья во Христе, но сии, очерствевшие сердцем не вняли его словам. Ибо не сердцем проповедовали они слово Божие, а лишь устами своими. Не теряя надежды Иван обращается к ним за помощью второй раз. «А что же, - говорят, - всё равно сыне, где пропадать, а ты молись: у Бога милости много, может быть Он тебя и избавит. Нет, - отвечают, - ты, чадо нас в это не мешай. Мы куда приходим, не ссоримся… это нам не подобает. А ты помни что ты христианин, и потому о тебе нам хлопотать уже нечего, твоей душе и без нас врата в рай уже отверзты, а эти во тьме будут, если мы их не присоединим, так мы за них должны хлопотать. И показывают мне книжку. Вот ведь, - говорят, - видишь, сколько здесь у нас человек в этом реестре записано, - это всё мы столько людей к нашей вере присоединили!».

Апостол Иаков говорит: «вера без дел мертва, есть» (Иак. 2:17) и «делами вера достигла совершенства» (Иак. 2:22). Мёртвая вера была у этих миссионеров - не помогли они просящему у них помощи и объяснили это тем, что куда приходят - там они не ссорятся. Другими словами они не портят ни с кем отношения, чтобы тем самым не спугнуть ещё некрещёных. Но правильно ли их рассуждение? Нет. «Всякое растение, которое не Отец Мой Небесный насадил, искоренится» (Мф. 15:13), - говорит Христос. Так вот, эти миссионеры лишь внешне верят в Бога, а больше верят они в себя, в свои собственные силы, что это именно они, а не Господь приводят людей к вере. Внешнее служение их, самоуверенность и хвастовство было наказано Господом. Растерзаны тела их были теми же татарами, коих они к вере привели. Так как худое дерево приносит и плоды худые (Мф. 7:17), то внешняя вера их породила такую же внешнюю веру в новокрещёных. Поэтому неслучайно автор написал о их жестокой смерти. «Ибо суд без милости не оказавшему милости» (Иак. 2:13). Для них важно было лишь количество крещёных, а не качество их веры. Жестокая смерть сия послужила душам их последним уроком, и может быть явилась искуплением греха их. Далее автор приводит мысли странника: «Но кровию он искупил свой грех». Он - это миссионер, погибший от руки татар. Писатель учит нас тем самым жалеть даже самого отчаянного грешника. Может быть, терзаемые татарами, они перед смертью в душе своей и принесли покаяние, но лишь кровь могла смыть их грех немилосердия. Вот так страшно Господь может вразумлять грешника, когда другие способы уже либо были испытаны, либо не смогли привести душу к покаянию. «Бог хочет всем спастись и в разум истины прийти» (1 Тим. 2:4).

С «внешней» формой служения Богу в этом рассказе мы к тому же сталкиваемся на исповеди странника своему приходскому священнику отцу Илие. Это можно назвать выискиванием в тексте примеров фарисейства, но это не так, так как мы сами видим, как Лесков уделяет этому внимание для научения нас не поддельной как здесь, а искренней вере. Он показывает нам всю бессодержательность, пустоту и жестокость «внешнего» обряда, соблюдения веры, не имеющей духовного стержня, основа которого Христос. А Бог есть любовь. Дома Ивана не принимают и не понимают. «Ну высекли меня по-старинному, в разрядной избе, и я прихожу к отцу Илье, а он стал меня исповедовать и на три года не разрешает мне причастия…». Отец Илья забыл, что любовь выше закона. «Ну, мало ли, - говорит, - что; ты ждал, а зачем ты, - говорит, - татарок при себе вместо жён держал…Ты, знаешь ли, - говорит, - что я ещё милостиво делаю, что тебя только от причастия отлучаю, а если бы тебя взяться как должно по правилу святых отец исправлять, так на тебе на живом надлежит всю одежду сжечь, но только ты, - говорит, - этого не бойся, потому что этого теперь по полицейскому закону не позволяется». Автор здесь ещё и ещё раз показывает насколько внешняя форма: нательный крест, священническая одежда в малой мере соответствует внутреннему устроению человека или же вообще ему не соответствует.

Нельзя не отметить и того, что с фарисейством мы также сталкиваемся и в многократно упоминаемом нами рассказе «Скоморох Памфалон». Это мы видим в том, что «благочестивые» подруги бедной Магны отказали в помощи ей и скомороху, причём жестоко избив последнего. Общество людей Дамаска воспринимало этих женщин как одних из самых достойных и благочестивых людей. Ибо жизнь их пред людьми была чистой, но на деле, перед совестью и Богом, перед несчастными они были нечисты. Благочестие их было лишь видимым и прикрывало нечистоту их души. Как и Господь наш Иисус Христос, обличая фарисеев, говорил: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мёртвых и всякой нечистоты» (Мф. 23:27).

Также и в рассказе «Прекрасная Аза» христианская община, в которую девушка пришла креститься, с презрением отвернулась от неё. Христиане, недостойные называться сим именем всячески скрывали своё презрение к блуднице и своё превосходство пред ней. Долго томили её, не давая ей крещения и дотомили даже до смерти. «Клирики сказали епископу, а тот велел назначить Азе катехизатора, который должен был протолковать ей символ и все догматы веры и потом удостоверить её познания, и тогда Азу будут крестить.

Но Аза не дождалась: нетерпеливое желание её получить христианское имя и жить с христианами вместе снедало её; она жаловалась и плакала, «а все пренебрегали ею». И не только эта община христианская отвернулась от неё, но и все, знавшие её люди, когда Аза стала блудницей. Никто не хотел её понять».

Почему Лесков так часто приводит примеры фарисейства среди христиан? Не отвращает ли он тем самым людей от веры христианской? Не является ли его проповедь антипроповедью веры? Нет. Таким образом, он показывает читателю то, что и христиане это отнюдь не безгрешные люди, а такие же люди как и все. Тем самым он разрушает преграду между верующими и неверующими. Для чего он это делает? Что он хочет этим сказать? Что проповедует? С одной стороны, если христиане также подвержены страстям, как и нехристиане, то можно сделать вывод, что они такие же как и все люди, а отсюда следует, что каждый может стать христианином, что христианство доступно для всех. Ибо Бог хочет всем спастись и в разум Истины прийти (1 Тим. 2:4). Быть христианином это просто, надо только захотеть. Нет никакой всем преграды. Вот эту-то и отдаленность, даже как бы превосходство верующих над неверующими и разрушает Лесков. Эта проповедь его выражается не прямо словесно, а сокрыто, в рассказах. Ведь в рассказах своих он пишет и о злых и добрых христианах. Сделаю небольшое отступление. К сожалению, налицо в наше время есть осуждение священства, которое шикарно живёт и ездит на дорогих иномарках. И это является препятствием для людей, чтобы прийти в храм. Можно сказать, что это соблазн для них. Но в большинстве случаев, люди, осуждающие священников, тем самым оправдывают себя, свою лень. И если даже не оправдывают, то забывают о том, что священники это такие же люди как и мы с вами. Что все грешны, токмо Бог свят. Люди грешны, а Церковь свята. И это смешение понятий, и непонимание того, что христиане это люди не святые, а призванные к святости как и каждый отдельно взятый человек, и в то и в наше время живёт в умах многих людей. Так вот, это взято для сравнения с нашим временем. С этим и борется Лесков, с этим непониманием и идеализацией христиан простыми неверующими людьми. Все грешны - как бы говорит писатель, но всех любит Бог и призывает к Себе. Вход в церковь открыт всем, но, придя туда, надо стараться соблюдать заповеди Божьи.

С другой стороны, помимо этой немой проповеди доступности христианства для всех, автор обращается и к самим читателям христианам, предостерегая от соблазна. Чтобы нам христианам не ввергнуть в соблазн ближних своих, не быть христианами только внешне, но быть христианами внутренними. Это и урок для всех нас христиан. Ибо Господь сказал: «А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской» (Мф. 18:6). Чтобы не было соблазна для неверующих, чтобы знали, что и такое есть. Потому что если они столкнутся с этим, то могут и совсем уйти из церкви, чтобы были готовы.

Кто-нибудь может сказать то, что писатель отвращает читателей от христианства, когда так часто можно встретить в его произведениях примеры внешних и злых христиан. Но как могут люди тем самым отвратиться от веры, если они видят, что сии ложные христиане на самом деле и не христиане, не последователи Христа, а фарисеи? А с фарисеями Сам Господь Иисус Христос боролся. А если даже этот пример внешнего христианства в рассказах и отвратит кого, то только того, чьё сердце не готово принять веру, не хочет принимать Бога, либо же того, чей час ещё не пришёл. Ибо этот писатель-миссионер, писатель-проповедник, и как в притче Христовой о сеятеле не каждый может вместить правду Божию, которую писатель в творениях своих пытается донести до своего читателя. «Вышел сеятель сеять семя своё, и когда он сеял, иное упало при дороге и было потоптано, и птицы небесные поклевали его; а иное упало на камень и, взойдя, засохло, потому что не имело влаги; а иное упало между тернием, и выросло терние и заглушило его» (Лк. 8:5-7). Ведь проповедь Лескова, сами его произведения как бы и есть суть семена веры, и неготовый принять эти семена отвратится так же, как отвращаются люди, пришедшие в храм не для того, чтобы найти там Бога. Значит таковой не готов принять Бога всем сердцем своим.

И в рассказе «Аскалонский злодей» мы сталкиваемся с истинным и ложным христианством. Истинным христианством обратившегося Фалалея и ложным христианством купцов, подозревающих его в воровстве, которого он не совершал. «Верьте мне - я христианин, и лгать не могу».

«Но купцы в свой черёд ответили Фалалею, что и они теперь тоже стали все христиане, как их император, но что это дела не изменяет и что, сколько Фалалей им должен за товары, они всё это желают от него получить.

И отдали купцы друга своего корабельщика Фалалея для правежа и доимки на всю волю опытному и жестокому доимщику».

Купцы эти жестоко поступили со своим другом Фалалеем - они предали его. Променяли дружбу на деньги, не захотели простить долга и не поверили ему. Хотя они и считали себя христианами, но на деле ими не были. Слова молитвы Господней: «и остави нам долги наши, как и мы оставляем должником нашим» они оставили без внимания. Внешне принятая вера их ради моды и как отдание чести закону и императору не изменила их холодные сердца. Ведь веру они приняли не потому, что хотели стать христианами, не ради Бога, а ради императора. Тем самым они оправдывали своё фарисейство послушанием закону земному, а не закону небесному. И оправдание самих себя для них заключалось в том, что император принял христианство, отчего и они его приняли, оставаясь при этом духовно слепыми.

В этом же рассказе мы видим и судию алчного сластолюбца Милия, приехавшего в город для казни разбойника. Этот Милий раздавал пожертвования христианам от царицы Феодоры, считал же он себя христианином. Помощь он оказывал только своим по вере. «Милий смутился и отвечал ей, что он сожалеет, зачем она сказала ему, что она язычница. «Теперь, - молвил он, - я не могу оказать тебе помощь, какую имел желание сделать». Господь же Иисус Христос говорил: «И если любите любящих вас, какая вам за то благодарность? Ибо и грешники любящих их любят» (Лк. 6:32).

В египетской повести «Гора» мы также встречаем примеры внешнего благочестия. Например, как только мы открываем эту повесть, то мы читаем о христианине Зеноне-златокузнеце, отверженного своими же христианами. «Зенон-златокузнец был потаённый христианин, но община александрийских христиан его своим не считала, и сам он держался от неё в отдалении. Почитали стоящим его на ложном пути».

Зенон же был истинный христианин. Так почему же община христиан почитала его стоящим на ложном пути? Не потому ли, что сами они стояли на этом пути? Да, именно поэтому. Это впоследствии видно и из повести, когда множество знатных христиан Египта и сам патриарх струсили, и, кинув своих же сбежали. Получается, что Зенон просто слепил им глаза светом своей праведной жизни, поэтому они не смогли его вынести. Ибо не хотели они так глубоко принять веру, как глубоко и искренне принял её Зенон, и поэтому отвергли его от себя. Вера же их была более внешняя, чем внутренняя. Зенон был отвергнут от общины христиан своих точно так же, как и Христос был отвергнут своими же. «В мире был, и мир через Него начал быть, и мир его не познал. Пришёл к своим, и свои его не приняли» (Ин. 1:10-11).

Здесь же можно провести и параллель с рассказом Лескова «О Феодоре-христианине и о друге его Абраме-жидовине». Феодор, как вы помните тоже был за доброе дело и искреннюю веру и преданность Христу отвергнут своими же христианами тоже по той же причине. Христиане александрийской общины почитали Зенона стоящим на ложном пути. Святые отцы говорят, что если человек с неочищенной душой попадает в какой-то грех, например, осуждения, и этим грешит - то он начинает считать и всех остальных виновными в этом грехе; сие же есть самооправдание. Так и эти христиане стояли сами на ложном пути. Н.С. Лесков показывает нам, как опасно называться христианином, а на деле им не быть. Таким образом, имя Божие хулится среди язычников.

Теперь мы рассмотрим произведение «Овцебык». О чём оно? Что хотел донести им до читателей Николай Семёнович? Главный герой этого произведения Василий Петрович окружающими его людьми был прозван Овцебыком. Почему именно так? Что это за животное такое? Это смесь, это сочетание двух противоположных по своему устроению животных - кроткой овцы и яростного быка. Сей Овцебык был странной личностью. Автор, описав в начале произведения его портрет, продолжает раскрывать черты его характера на протяжении всего рассказа. Тем самым как бы давая нам хорошо изучить душу нашего героя и самим сделать вывод об этом человеке. И можно смело сказать, что этот рассказ целиком и полностью посвящён Лесковым разбираемой нами теме внешнего благочестия. Личность этого героя полна видимых противоречий: она одновременно сложна и загадочна и столь же проста. И читатель так может быть до конца и не понял бы характера нашего героя, если бы не яркое завершение этого рассказа. Овцебык повесился. Таким концом своего произведения писатель как бы поражает читателя и одновременно даёт нам понять и увидеть душу героя до конца, сделав при этом свои выводы.

Теперь обратимся к самому Овцебыку. Каков был этот человек? Трудно о нём даже и судить, но одно ясно: он был человек пропащий, человек с высоким о себе мнением и попросту лентяй. Он считал себя верующим человеком и много знающим по вере. И это его самомнение, это его внешнее и выдуманное благочестие его же и погубило. Революционер и бунтарь в душе с виду он был беззащитно жалок и прост. Так в чём же заключалось это его внешнее благочестие? А оно проявлялось в нём в отношении к тем или иным вещам, явлениям, людям в целом. «Он никогда не показывал кому-нибудь из нас, что он кого-нибудь любит; но все очень хорошо знали, что нет жертвы, которой бы Овцебык не принёс для каждого из своих присных и знаемых». Христос же учил нас благотворить всем и даже врагам, а не только своим как язычники. Также и свиньями Василий Петрович называл всех тех, с кем не сходился, что показывает нам презрительное отношение его к остальным.

Читая этот рассказ, чувствуешь одновременно неприязнь и жалость к этому человеку. Он не был фарисеем в прямом смысле этого слова, но жил по фарисейски и убеждения у него были фарисейскими. В какой-то мере человек этот был и аскет: не заботился об одежде, о жилище, о ложе. «Кровать с голыми досками, стоявшая на его квартире, никогда долго не покоила его тела». В тоже время он был «не от мира сего» - он ходил на кладбище каждый день в поле. «Чудачества Василия Петровича приучили весь небольшой кружок его знакомых не удивляться ни одной его выходке». Что же ещё можно сказать об Овцебыке? Не находил он себе места, ни жилища, ни пристанища, ни работы. В чём был смысл его жизни? Да ни в чём, в нём самом попросту говоря. Гордость пребезмерная и презрение к другим владели этим человеком. Как бы это однозначно и жестоко не было сказано, но это так. А вернее, упрямство, порой тихое и молчаливое.

«Разбойники и чужеземцы, - писал он, - по мне, лучше, чем эти богатеи из русских! А все за них, и черевы лопаются, как подумаешь, что это так и быть должно, что все за них будут. Вижу я нечто дивное: вижу, что он, сей Александр Иванов, мне во всём на дороге стоял, прежде чем я узнал его.

Вот кто враг-то народный - сей вид сытого мужлана, мужлана, питающего от крупиц своих перекатную голь, чтобы она не сразу передохла да на него бы работала…

С моими мыслями нам вдвоём на одном свете жить не приходится».

Что мы видим в этих его словах? Зависть и обиженное самолюбие, пресловутую гордость. Зависть к человеку, который о нём же заботился, его же принял, обогрел и дал ему работу. Неблагодарность и высокомерие видны в этих едких словах Овцебыка. Ибо свой ум, свою философию, свою истину, самого себя он противопоставил этому миру. «Ног не подставляйте, и будет с вас, а нам, вот таким овцебыкам, - сказал он, ударив себя в грудь, - нам этого мало. На нас кара небесная падёт, коли этим удовольствуемся». «Мы свои своим, и свои нас познают».

Мира же, как сказано, он бежал. Он жил в монастыре, бежит от мира в «Пермские Палестины», бежит с одной работы на другую. Зачем он бежал мира? Мир ли, люди ли пытались причинить ему зло?! Нет. Наоборот, все его любили и жалели. Он же презирал этот мир как несовершенный, как не такой, каким бы он хотел его видеть. Презирал от своей гордости:

«Эх вы, канареечный завод! Комары заедят»;

«- Что в тамошних людях таится?

Дурь в них таится».

Ведь он же обманывал сам себя, думал о себе высоко, думал, что он и знает только один правду, правду Евангельскую, правду жизни. Вера у него была своя своеобразная. Душа его инстинктивно искала сей правды и обманывалась в своей же гордости. А он же искал более своего, нежели Божьего.

Если ещё раз вернуться к прозвищу нашего героя, то будет интересно то, что само слово «овцебык» и является по сути своей обозначением фарисея. Почему? Давайте вспомним, кого Господь наш Иисус Христос называл овцеволками? Лжепророков. «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные» (Мф. 7:15). Так вот, волк в овечьей одежде также как и овца (по этимологии слова) в бычьей коже отличаются, конечно, но суть имеют одну и ту же. Овца в бычьей одежде менее агрессивно выглядит в нашем представлении, чем в одежде волка, но не менее опасна. Если встретишь волка, то он кинется и загрызёт тебя насмерть. Волк расхищает и убивает, волк чрезмерно хищное и опасное животное, нежели домашняя скотина человека - бык. Бык же, если встретится человеку - не причинит вреда, но если тронешь его за живое - не жди пощады, он помчится на тебя и пронзит своими рогами! Бык приручается, но бык же и опасен. И не случайно автор назвал так своего героя. Читателю, знающему евангельский приточный образ лжепророка, нетрудно догадаться, что Лесков таким прозвищем даёт нам понять характер данного человека Василия Петровича. Беззащитный и простой внешне, он был упрям и агрессивен внутри. Вот это и есть то самое внешнее благочестие. Окружающие жалели его, потому что он был жалок, он был не такой как все - «блажной», как звали его в монастыре. Жалели же его люди добрые, которые любили его как могли и принимали его таким каков он есть. И он действительно был в какой-то мере достоин этого сожаления, достоин этой любви, как и другой любой человек - Божие создание. Душа его была не злая, она была озлобленная на всех не таких как он, а не такие как он были все остальные… Он жалел ребятишек, жалел и жену свою, которую никогда не любил, прислал ей однажды даже деньги на случай если дитё родилось. Защитил Алёнку от бесстыдного барчука, за что и был выгнан с работы. Ведь добрая у него душа, да озлобленная на весь свет Божий, на людей.

Так и не нашёл он себе места в жизни и погубил свою жизнь своими собственными же руками, своей истиной и своим своемудрием. Его смерть была вызовом этому миру. Он кончил собой, потому что уныние полностью овладело его душой. «Я уступлю ему дорогу, ибо он излюбленный их. Он хоть для кого-нибудь на потребу сдастся, а моё, вижу, всё ни к чёрту не годится. Недаром вы каким-то звериным именем называли. Никто меня не признаёт своим, и я сам ни в ком своего не признал». Смерть от отчаяния, от уныния. Он всю жизнь искал понимания, а встречал только сожаление. И те кто пытался сотворить ему добро получал от него часто зло в ответ как в русской поговорке «не делай добра - не получишь и зла». Своей смертью он хотел заставить людей обратить на себя внимание, так как в жизни его никто всерьёз не воспринимал. Хотел тем самым заставить людей задуматься над своим к нему негативным как он считал отношением, чтобы они прокляли себя за то. Сиё же есть гордость по словам святых отец.

Сейчас пойдёт речь об одном пане, жившем на берегу реки в Малороссии, память о чудаковатой и извращённой жизни которого осталась в сердцах очевидцев. Так вот наступило время рассмотреть сие произведение Лескова в его цикле святочных рассказов как «Эпопея о пане Вишневском». Что такое, собственно говоря, эпопея и почему вдруг эпопея? Эпопея есть чрезвычайное, по всей видимости, происшествие и надолго запоминающееся, поразившее собой многих. Сие происшествие, которое произошло с нашим героем паном нельзя назвать иначе как вся его жизнь. Так что же это была такая за жизнь у него и чем отличалась она от жизни остальных окружающих его людей? На этот вопрос можно ответить кратко: жизнь его была извращением, о чём говорит безнравственное и причудливое поведение этого человека. Но можно ответить и пространно на вопрос какова была его жизнь, а точнее - личность сего Степана Ивановича Вишневского. Человек он был прямой, простой и, в то же время, порочный по своей натуре, о чём говорят и на что указывают его жуткие действия и аморальные поступки. Начнём с того, что он «був собi шутковатiй и знав усё по-хрянцузськи и по-вложски и на усi языки умiв хвалыть Господа. Але тылько до того був лiнивый». Здесь можно пока остановиться. И что же мы видим? «Умiв хвалыть Господа на усi языки». Здесь Лесков с самого начала показывает нам ни что иное как веру этого пана. Но для чего? Для того, чтобы впоследствии мы увидели, что не всякая вера есть вера в Бога и что вера вере рознь. Но пока оставим вопрос о вере сего пана и перейдём к рассмотрению его жизни. «Дом Вишневского в Москве для полиции был недоступен и, по тому ли или по другому, скоро получил себе весьма таинственную и несколько нелестную известность. Более всего ей помогали безнравственные инстинкты Вишневского по отношению к женщинам, или, пожалуй, точнее сказать, к детям женского пола». Здесь можно лишь поразиться всей гнусности и жестокости натуры такого знатного и солидного человека. Смотрим далее:

«Степан Иванович, получив такое послание, оставлял отдельное житьё и приезжал к супруге, которая вполне достигала того, что ему жить в одном доме с нею становилось нескучно.

Она не только ласкала и нежила ею же избранных для своего мужа фавориток, но нянчила и выхаживала его детей, которых при таком патриархальном порядке панской жизни в Фарбованой народилось очень много».

Что мы здесь видим?! Сама жена помогает питать страсть блуда своего любимого мужа. Содействует этой его неутолимой страсти. Но речь наша не пойдёт о Степаниде Васильевне, безрассудная любовь которой поглотила весь её разум. Безумная страсть пана блудить наложила свой отпечаток на сознание, волю и личность этого человека. Ничем неудержимая похоть стала также и причиной его пороков. Но об этом - после.

Вернёмся же теперь к вопросу о его вере. Пан Вишневский считал себя несомненно верующим, а следовательно - благочестивым человеком. Подтверждением сему нижеследующие строки:

«У Степана Ивановича, который, по собственному его сознанию, «катехизису не обучався», хорошо сложился и очень конкретно оформился им самим составленный чинок для приятия инославных.

Он считал себя в полнейшем плане приводить всех, как он выражался, «в свою крещёную веру» - и свободно и беспрепятственно достигал всего, чего желал достичь». Здесь налицо вера пана. Но какая же это вера и в чём её суть? У него «своя вера», своя философия. Нельзя с этим не вспомнить и нашего Овцебыка, у которого также была «своя вера». А может ли вера быть «своей» и понимаема человеком так, как этого хочет он? Что это за эгоизм в вере? Господь наш Иисус Христос принёс нам веру в Себя, веру в то, что Он есть Сын Божий: «Истинно, истинно говорю вам: верующий в Меня имеет жизнь вечную. Я есмь хлеб жизни» (Ин. 6:47-48). Вера одна для всех и заповеди одни нам даны. Почему же у пана «своя» вера и свой даже чин кого допускать принимать в «свою» веру, кого - нет, и при том презирать. Что это такое? Это фарисейство, ибо фарисеи принимали в свою веру тех, кто был им угоден. У них же была «своя» вера - вера не духа, а буквы. Вспомним, как они не приняли исцелённого Господом слепца: «Человек прозревший сказал им в ответ: это удивительно, что вы не знаете, откуда Он, а Он отверз мне очи. Если бы Он не был от Бога, не мог бы творить ничего. Сказали ему в ответ: во грехах ты весь родился, и ты ли нас учишь? И выгнали его вон» (Ин. 9:30; 33-34); да и Самого Христа они не приняли и распяли. Это же внешнее благочестие мы видим и у Вишневского - своё понимание веры, не допускающее никакого другого понимания, истинного понимания, что мы ярко можем увидеть из его обращения к священнику, а следовательно - к Церкви, ибо вера пана, им самим придуманная, ему же самому и выгодна. «Степан Иванович сам о всём доведался: люди видели, как священник говорил с Гапкою, и донесли пану, а тот сейчас потребовал своего духовного отца к себе на исповедь.

Вишневский взбесился и заорал:

• - Ага!.. Я теперь тебя знаю: это ты сам до неё мазався… ты думал, що вона мене на тебя змiняе?
• - Что вы, что вы, ваша милость…

Нечего «моя милость». Моя милость только тем тебя помилует, что как духовный сын твой, я бить тебя не велю, а пускай тебя уберут, як слiд, и проведут по селу, шоб бачили, якш ты паскудник…»

Несчастного взяли, раздели, всунули его в рогожный куль, из которого была выставлена в прорез одна голова, и в волосы ему насыпали пуху и в таком виде провели по всему селу». Вот и вся его вера, вот и всё его до бесстыдства показное благочестие! Гордыня питает его веру, она же не даёт ему слышать правду, которая противна его похотливой натуре. Гордыня же не дала фарисеям принять Спасителя.

Сам автор делает заключение о его вере. «В вопросах веры он был невежда круглый и ни в критику, ни в философию религиозных вопросов не пускался, находя, что «се дiло поповское», а как «лыцарь» он только ограждал и отстаивал, «свою» веру от всех «иноверных». И в этом пункте смотрел на дело взглядом народным, почитая «христианами» одних православных, а всех прочих, так называемых «инославных» христиан - считал, «недоверками», а евреев и «всю остальную сволочь» - поганцами». С одной стороны, это конечно хорошо, что всех православных он считал христианами, но это потому лишь, что себя самого он считал православным. Свои для него - братья, а все остальные - поганцы, потому что они не свои.

Да, в сём рассказе Лескова мы увидели фарисейство знающего себе цену гордого, хитрого и своенравного человека. Да, автор ещё раз показал нам не только причину сего фарисейства - гордость, но и следствие его - вопиющие пороки, одним из которых стала ничем неутолимая похоть, а в результате и помрачение ума. Для того ли нам писатель показал эту цепочку падения человека, чтобы мы, вынеся приговор, осудили его и сказали: «Да, он был фарисей - так ему и надо!»? Это и так понятно кем он был. Нет, автор рассказал нам о его жизни для того, чтобы мы устрашились сего греха лицемерия, видя его нелицеприятные и ужасающие последствия для человека, и, в конце концов - безумие души и плоти сего пана. Автор учит нас не искать своего, а искать Божьего. А также он учит нас и жалости даже к самому падшему грешнику. Учит нас смотреть на грех как на болезнь, отчего и цикл рассказов он назвал не иначе как «психопаты». Грех явился причиной болезни души, извращением и нарушением психики. «Таковы были дикие поступки этого оригинала, которые теперь, в наше порицаемое время, были бы невозможны или их, наверное, нынче зачли бы за психопатию, но у Вишневского отдавали психопатизмом и самые его вкусы и ощущения», - пишет он в заключение своей эпопеи. Подводя итоги двух разобранных нами произведений Лескова, можно сказать, что автор не столько указывает нам на недостатки характера этих героев: такие как грубость, жестокость, сколько говорит о чудачествах и странностях этих персонажей. И это не случайно, потому что этим писатель как раз и указывает нам на болезнь души героев. Этих несчастных сам писатель призывает пожалеть, а не осудить, как и Христос жалеет даже самого последнего грешника, ибо грех это болезнь, это - психопатия другими словами.

Как особую добродетель Н.С. Лесков выделяет - юродство Христа ради. И этот христианский, так не похожий на другие, вид подвижничества писатель ставит в отдельную графу наряду с другими видами добродетели. Обозначенная нами тема юродства, странничества является одной из глубоких, до конца неразгаданных тем. Что значит юродство ради Христа? Зачем автору в таком количестве нужны эти юродивые, встречающиеся во многих известных его произведениях? Что хочет он с их помощью сказать или показать миру? А показать он хочет мир иной - мир вечный, к которому душа юродствующего странника ближе всех остальных людских душ. Юродство - это такой подвиг, который не понятен простому человеку, это то, что из ряда вон выходящее. А не понятен он человеку потому, что он настолько тяжёл, что требует полного от себя отречения, такого отречения, которого не требует более ни один христианский подвиг. Не зря же и блаженных в народе называли - «убогий», что значит «у Бога» - с Богом сей человек. Это, одновременно, и пророк, и провидец судеб человеческих.

В романе Лескова «На ножах» такими блаженными не от мира сего можно назвать девочку Веру и Светозара Владеновича Водопьянова. Читателей привлекает их личность, а личность их - это тайна даже для самых близких им людей. Девочка Вера, не зря ей автор дал такое имя, была пятнышком света в романе, которое сопровождало в нелёгкой жизни самоотверженную героиню Сашу Синтянину. Последняя, выйдя замуж не по любви, пожертвовала собой ради спасения других. Так вот эта больная с детства девочка Вера была её приёмной дочкой - падчерицей. Саша заботилась о ней безропотно и несла эту заботу с любовью, как свой крест, за что и была вознаграждена Богом. Это, как сказано, был необычный ребёнок, от Господа блаженный и имел дар предвидения. Её порой пугающие действия показывали то, во что никто не хотел верить, но то, что настораживало остальных. Эта необычная девочка дала надежду своей мачехе на новую будущую жизнь, в которой та выйдет замуж за того, кто тайно любит её все эти годы насильственного замужества. Ночью Вера дала Александре обручальное кольцо своей покойной матери Флоры и сказала, что приняв его, Саша будет счастливою, что в точности и произошло через несколько лет, когда она вышла замуж за возлюбленного ею после внезапной кончины своего законного нелюбимого мужа. Свидетельством прозорливости девочки явилось и то, что однажды увидела она мёртвым с разрезанным пиджаком на спине тогда ещё живущего и здравствующего Михаила Андреевича Бодростина. Как бы через неё и все увидели это ужасающе странное видение, которое впоследствии воплотилось в реальность; Михаила Андреевича убили и после смерти надели на него разрезанный пиджак. Всё сбылось в точности, как видела убогая девочка. А видением своим смерти Бодростина Вера обличала будущих убийц его, пытаясь этим достучаться до их сердец, до их совести и остановить это убийство. Сиё же делал Бог через неё. Бог не насилует свободную волю человека, Бог предупреждает нас, стучится в наши сердца. В этой ситуации Господь послал рабу свою Веру как в притче Своей о злых виноградарях «напоследок послал ещё одного сына любезного ему к ним, говоря: постыдятся сына моего. Но виноградари сказали друг другу: это наследник; пойдём, убьём его, и наследство будет наше» (Мк. 12:6-7). Надо сделать оговорку, что юродивые у Лескова не обязательно дееспособные персонажи как в случае с девочкой Верой, что не мешает называть нам их также юродивыми в смысле «странные», «чудесные» «не похожими на других» людьми. Ибо к категории юродивых автор, по всей видимости, причисляет и душевно больных людей, дабы показать тем самым нам, что считаемые всеми умалишённые есть на самом деле избранники Божии с очень тонкой, прозрачной добродетельной душой, которая сокрыта от глаз людских внешним безумием ума.

Теперь же настало время уделить внимание личности Светозара Водопьянова. Это ещё более загадочная личность в романе. Кто был этот Водопьянов? Всем известный сумасшедший. А сумасшедший ли он был на самом деле? Нет, он не был таковым. Он тоже был блаженный, юродивый, ярким доказательством чего служит сама его смерть и его слова перед кончиной. Его по ошибке убили вместо Бодростина. Таким образом, этот человек принял смерть Михаила Андреевича на себя за несколько дней до кончины последнего. Вера обличала, останавливала зло, а Светозар Водопьянов принял это зло на себя, отдал жизнь свою «за други своя». Может быть, так вышло для того, чтобы ещё несколько дней жизни осталось у графа для покаяния, перед тем как его убьют. Исполнив своё предназначение на земле Светозар отошёл ко Господу также как и Вера, которая умерла необычной смертью будто от скорби сразу после кончины Бодростина. Как ангел, выполнивший поручение Божие вознёсся он к своему Отцу и Творцу. Также он сам предсказал свою смерть и вслед за тем - всеобщее воскресение мёртвых. Дар его пророчества раскрылся в конце жизни этого героя, до этого он был прикровен. В начале романа писатель не случайно показывает нам Светозара Владеновича «сумасшедшим Бедуином», как его называли. Он пишет о нём как о сумасшедшем, несущим всякую чушь и отнюдь не похожим ни на какого юродивого в прямом смысле этого слова. Да, он рассуждал о Боге и бесах, но лишь рассуждал, да и, причём так, что непонятно было, о каком Боге он говорит. Почему же нам автор сразу не открыл его святую душу? Потому что он хотел, чтобы читатель понял, что не всякий, выглядящий сумасшедшим на самом деле таковым и является. Николай Семёнович ещё и ещё раз учит нас смотреть не на внешнее, а на внутреннее и никогда не делать поспешных выводов в отношении человека, ибо внешнее поведение не всегда говорит о внутреннем.

Отчасти и героя произведения Лескова «Очарованный странник» Ивана Флягина тоже можно отнести к юродивым. Косвенная характеристика этого персонажа сравнение его с Божьим младенцем - многозначительна. Она указывает на дар пророчества, которым Бог наделяет избранных.

«- А потом когда же вас вынули? Верно, при морозах, потому что холодно стало?

Нет-с, это не потому, совсем не для холода, а для другой причины, так как я стал пророчествовать».

«И тут-то исполнилось моё прошение, и стал я вдруг понимать, что сближается речённое: «егда рекут мир, нападает внезапу всегубительство», и я исполнился страха за народ свой русский и начал молиться и всех других, кто ко мне к яме придёт, стал со слезами увещевать, молитесь, мол о покорении под нозе царя нашего всякого врага и супостата, ибо близ есть нам всегубительство. И даны были мне слезы, дивно обильные!.. все я о родине плакал».

В контексте повести странствие Ивана может быть рассмотрено как своего рода юродское странствие, выполнявшее коммуникативную и нравственную (учительную, назидательную) функции.

К разряду вышеупомянутых героев можно в чём-то отнести и скомороха Памфалона, рассказ о котором входит в цикл «Повести о первохристианах». Скомороха Памфалона нельзя назвать блаженным или юродивым человеком в полном смысле этого слова, ибо поневоле взял на себя он эту ношу, но все его действия и его жизнь кажутся обществу, в котором он живёт безумными, чудными. Даже слова его странны и непонятны людям чуждым духу сему - духу Божьему. Своим скоморошеством этот человек зарабатывал себе на кусок хлеба, спас от голода свою мать. Ночами он развлекал гетер и блудниц своими весёлыми шутками, танцами и смехом. Но благодаря этому, благодаря такой «позорной», всеми осуждаемой и непонятной жизни, он достиг высшего смирения и не только. Он спас от неминуемой гибели семью бедной Магны, муж которой сидел в тюрьме за долги, детей же которой хотели оскопить, а её саму сделать блудницей. Он отдал все свои заработанные за ночь деньги - деньги, которые достались ему в результате людской жестокости, когда его били и смеялись над ним как над ничтожеством. И не только он отдал все свои средства - он отдал и жизнь свою, чтобы спасти других. «Надев чистую одежду, я хотел идти к бывшему монаху Аммуну, который занимается всякими делами, и закабалить ему себя на целую жизнь, лишь бы взять сразу деньги и отдать их на выкуп от скопца детей Магны». Его сердцем двигала любовь к ближнему, та любовь, выше которой нет никакой другой по слову Господа Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15:13). И Господь, видя такую жертву, Сам спас эту женщину иным путём.

Есть на первый взгляд незаметная, но интересная деталь в произведениях Николая Семёновича, которая говорит о чуткости его богобоязненной души. Это ни что иное как описание природы. «Что же в этом такого?» - скажете вы. Ведь каждый писатель в той или иной мере обязательно описывает природу в своих рассказах. Но здесь хочется сказать о том, что описывая природу, природные явления и события, происходящие на фоне жизни героев, повествователь открывает нам другую сторону бытия. Таким образом, тема природы в произведениях Лескова занимает особое место. Природа: деревья, небо, солнышко, травка, море, животные - это всё живое, это всё тоже имеет душу, ибо Дух Божий везде, и всё им дышит и живёт. «Всякое дыхание да хватит Господа» (Пс. 150:6). И всё живёт и дышит Господом, и всё - для человека, всё служит человеку и всё его чувствует.

Вспомним о том, что во время мук Спасителя случилось в час смерти Его. «Иисус же, опять возопив громким голосом, испустил дух. И вот, завеса в храме раздралась надвое, сверху донизу; и земля потряслась; и камни расселись» (Мф. 27:50-51). «Было же около шестого часа дня, и сделалась тьма по всей земле до часа девятого: и померкло солнце, и завеса в храме раздралась посредине» (Лк. 23:44-45). Что мы видим: земля потряслась, камни расселись, солнце померкло, сделалась тьма по всей земле, и даже завеса раздралась в храме. Вся природа возмутилась и была потрясена страданиями и смертью Создателя Своего! И это ли не говорит нам о её жизни?! Через природу человек познаёт Бога. «Сотник же и те, которые с ним стерегли Иисуса, видя землетрясение и всё бывшее, устрашились весьма и говорили: воистину Он был Сын Божий» (Мф. 27:54). И святой апостол Павел в своём послании говорит: «Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы» (Рим. 1:20).

В рассказе «На краю света» мы можем увидеть, как постепенно очищается душа епископа путём испытания, посланного ему Богом - страданиями голода и холода. Владыка ждал смерти как избавления от мук, как человек уже не имеющий надежды на спасение, как смертельно больной, лежащий на одре своём. «Я не верил ни в какую возможность спасения и ждал смерти; но где она? Зачем медлит и когда-то ещё соберётся припожаловать? Сколько я ещё натерзаюсь, прежде чем она меня обласкает и успокоит мои мучения?..» Когда человек стоит уже на пороге своей жизни, то душа его чрез то невольно очищается, как бы готовясь к жизни будущей. Это часто бывает неосознанно и подсознательно, что говорит о том, что всеблагой Господь Сам очищает душу страдальца путём страданий. Сам очищает и возвышает душу смиренную и не ропщущую на муки. Так произошло и с владыкой. Господь коснулся его сердца, и у него открылось уже духовное видение. Он стал видеть то, чего раньше не замечал; стал видеть то, чему раньше не придавал значения - стал видеть красоту Божьего мира. «На часок выпрыгнувшее за далёкими холмами солнышко стало обливать покрывавший эти холмы снег удивительно чистым розовым светом, - это бывает там перед вечером, после чего солнце сейчас же быстро и скрывается, и розовый свет тогда сменяется самою дивною синевою. Так было и теперь: вокруг меня вблизи всё засинело, как будто сапфирною пылью обсыпалось, - где рытвинка, где ножной след или так просто палкою в снег ткнуто - везде как сизый дымок заклубился, и через малое время этой игры всё сразу смеркло: степь как опрокинутою чашей покрыло, и потом опять облегчает… сереет…».

Какой тонкой и чувствительной становится душа человека, «искушённого, яко злато в горниле» (Прем. 3:6), терпящего с кротостью страдания. От восхищения красотой природы, от видения им этой красоты и безропотного сознания своей участи излилась из глубины сердца чистая молитва ко Господу. «Авва, Отче! Не могу даже изнести Тебе покаяния, но Ты Сам сдвинул светильник мой с места, Сам и поручись за меня перед Собою!» Посмотрите, как преобразилась его душа! Как природа, та самая природа, в которой он гиб, стала восприниматься им как чудо Божие, как добрый солнца луч, как неба синева, покой и тишина. Душа его преображалась, в ней был покой и восхищение, ибо она очистилась страданиями и чувствовала Бога. Через природу познаётся Бог. И Лесков в этом моменте, в этом времени на пороге вечности как бы по ступеням очищения показал преображение человеческой души: от смирения в своей участи перед Господом и ближним - к видению красоты Божьего мира (природы, окружающей его), к пламенной молитве к Богу, и, через это - любви к человеку - туземцу, спасшему ему жизнь.

В произведениях писателя сама природа отражает внутреннее состояние человека. Например, в рассказе «Гора» автор подчёркивает красоту души главного героя Зенона красотой природы, окружающей его. «Вокруг было всё тихо; синее небо расстилалось как ровно покрытый шатёр; солнце грело, в воздухе стоял зной; на белом карнизе рядком сидели и пели чёрные дрозды. Вокруг дома было множество лилий и роз, а у самых стен и у белого мраморного порога лежали целые пласты зелёного диарита. Здесь было свежо, тихо и целомудренно: здесь жил художник». Природа хороша как сам Зенон. Если вдуматься в это описание природы, то здесь можно увидеть метафоричность изложения: «Вокруг было всё тихо…в воздухе стоял зной», - сие есть как бы мир душевный; «солнце грело», - свет, сияние души человека; «на белом карнизе, у белого мраморного порога», - чистота души; «рядком сидели и пели чёрные дрозды, было множество лилий и роз», - множество добрых дел, пение птиц - жизнь души, душа жива Духом Святым. Златокузнец Зенон был истинный христианин. Его преданная даже до смерти Господу душа была сама как цветок, испускающий вокруг себя благовонный аромат. Он был как ладан, горящий любовью ко Христу и источающий приятный запах. Всё вокруг него было прекрасно: природа, которая его окружала и о которой он «яко Адам во раи» заботился, занятие его со златом, само жилище его. Всё вокруг него жило жизнью - цвело и пело. Всё ликовало о красоте его души, вся природа чувствовала угодника Божьего и служила ему.

Также в этом рассказе мы видим, как природа реагирует на грех человека, как чувствует его и как отвечает ему. Таким образом, она как бы обличает грешника, даёт ему задуматься над содеянным. Вся тварь служит Господу и человеку во спасение, вся одушевлённая и неодушевлённая природа печётся о нём. Жизнь же не совместима со смертью и не хочет её принимать, смерть же - есть грех. Таким мы видим состояние природы в случае с Нефорой, которая пыталась спрятаться, поскорее укрыться от своего греха, не видеть свой грех соблазна и бежать от самой себя. Посмотрите, что в сей критический момент происходит с природой: «Здесь была полная тишина и безлюдье» на берегу Нила. Это не та тишина в воздухе, окружающая Зенона, говорящая о мире и покое душевном; нет, здесь, на берегу Нила, Нефору встретила другая тишина - мертвенность, безлюдье как пустота. Как мертва душа её была в то время, поражённая грехом, - так и природа река Нил, пустынный берег - тоже говорили ей об этом. Тут же повествователь пишет, как Нефора добиралась до дома и в чём плыла она по Нилу. И это тоже неслучайно и вы сейчас поймёте почему. «Угольщик исполнил всё, за что взялся, и Нефора совершила продолжительное и неудобное передвижение по Нилу в тяжёлой и грязной угольной толстодонной барке, лёжа под угольною кадкой. Едва лишь к вечеру достигла она своего жилища, куда взошла, дождавшись темноты, вся перемаранная грязью и угольной пылью». Грязь и пыль здесь явились олицетворением её греха, ибо, как душа её была грязна и слепа, - так и тело было грязно и пыльно. Писатель указывает нам на это сравнение через внешние образы. От формы - к содержанию. Тишина и безлюдье, неудобное передвижение по Нилу в грязи и нечистоте - всем этим автор показывает нам несчастнейшее и падшее состояние души героини. Она боялась днём показаться на улице в своём красивом головном уборе, она дождалась ночи, чтобы войти в своё жилище. «Ибо всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его, потому что они злы» (Ин. 3:20).

Явлениями и движениями природы Господь обличает и наказывает беззаконие. Вспомним из Библии, как море Чермное затопило колесницу фараонову и расступилось для того, чтобы прошёл народ Божий, как земля в пустыне расселась и поглотила хулителей Бога: Корея, Дафана и Авирона, как Господь посылал казни на Египет для вразумления грешников. Так и в рассказе этом «Гора» Бог бличает зло, сотрясая гору, показывая, таким образом, что есть истина. Молитва праведника заставляет гору сойти со своего места. А смотрите - какая погода стояла, когда неистовавшая толпа гуляк и зевак направлялась к горе, дабы посмотреть, как они считали, позор христиан, чтобы посмеяться над ними.

«Страшнейшая гроза и ужаснейший ливень, о каких люди не имеют понятия в Европе, и которые составляют редчайшие явления в Египте, разразились над Александрией. Ужасная туча примчалась на крыльях разрушительной бури - молнии реяли во всех направлениях, а в промежутках их не было видно ни зги.

Страшный ветер развёл большое волнение, и суда взметались, ударяясь одно о другое: их ибисовые и рыбьи хвосты ломались, а высокие мачты, качаясь, махали неубранными парусами, как сражающиеся великаны. Наконец зареяли молнии, загремел гром и ударил ливень, как будто целый океан упал с неба на землю. С гор помчались сокрушительные потоки, в долинах всё обхватило и залило водою».

Таким образом, Господь посрамляет неправду и наказует грешников, творящих беззаконие. Вся природа, дотоле тихая и спокойная, возмущается и негодует, видя издевательство над христианами. Она мстит за угодников Божиих, шедших под угрозой жизни сдвигать гору. Тем самым природа говорит: «Остановитесь, неверующие! Не искушайте Господа Сил!» Но любопытные грешники не вняли гласу её, находясь в своём пьяном безумии, за что и были постыжены. Бог сдвинул гору по молитве праведника, и реки Нила оросили жаждущую землю. Бог сдвинул гору, как некогда Он попалил огнём облитую водою жертву Илии, дабы узрели свет Его и уразумели, кто есть Господь Бог их, ибо Бог поругаем не бывает.

Страшную и унылую картину природы мы видим и в рассказе «Леди Макбет Мценского уезда». Посмотрите, насколько точно писатель в описании природы отражает внутреннее состояние арестантов и главной героини. «Холодный, ненастный день с порывистым ветром и дождём, перемешанным со снегом, неприветливо встретил партию, выступающую за ворота душного этапа». Природа неприветлива, она не радуется заключённым, как радовалась христианину Зенону. «Безотраднейшая картина: горсть людей, оторванных от света и лишённых всякой тени надежд на лучшее будущее, тонет в холодной чёрной грязи грунтовой дороги. Кругом всё до ужаса безобразно: бесконечная грязь, серое небо, обезлиственные мокрые ракиты и в растопыренных их сучьях нахохлившаяся ворона. Ветер то стонет, то злится, то воет и ревёт». Давайте остановимся здесь и обратим внимание на окружающую арестантов среду. Она уныла и печальна. И здесь также нельзя не увидеть аллегорического оборота - сравнения природы с состоянием души заключённых. «Горсть людей тонет в холодной чёрной грязи грунтовой дороги». С чем здесь сравнивать грязь? С грехом. Причём: холодная, чёрная грязь. Холодный чёрный грех, холодное чёрствое сердце, не способное ни на какую любовь, ни на какое благо. Чернота грязи - как тьма греха; тьма, в которой нет света и тепла, - оттого она и холодна. Серое небо указывает нам на уныние, на то, что нет уже надежды для этих людей. Они сами себя её лишили своими преступлениями, вопиющими к Богу об отмщении за них, - потому и оказались в тюрьме. «Обезлиственные мокрые ракиты». Одно упоминание о дереве, не имеющем листьев, даёт ассоциацию с деревом уже не приносящим более плода, которое как в Евангелии «срубают и бросают в огонь» (Мф. 3:10). Людям же, не способным и не хотящим совершать добрые дела, Христос говорил: «Всякое дерево познаётся по плоду своему» (Лк. 6:44). А у этих людей не то чтобы нет плодов, но нет уже и листьев, ибо плод, как доброе дело, которое бывает «во сто крат, иное - в шестьдесят, а иное же - в тридцать» (Мк. 13:8), а листья - есть добрые намерения, другими словами - благодать Божия. Ведь что значит обезлиственная ракита в этом случае? Указание на мёртвость души человека, ибо листья, побеги, зелень - есть признак жизни. А если задуматься ещё и над тем, что в растопыренных сучьях находится нахохлившаяся ворона, то можно сказать, что это указывает нам на мёрствость душ сих людей. Сучья у ракиты растопырены так же, как бывают растопыренны руки и ноги у мертвецов, кои трудно бывает порой соединить даже и верёвкой, потому что в жилах их уже не течёт живая кровь. И в этих сучьях нахохлившаяся ворона - она нахохлилась от холода, чтобы удержать в себе тепло. От холода, потому что сучья мертвы и обезлиственны, в них нет тепла. И что значит сама эта ворона? Зачем она здесь упоминается? А вспомним, что говорил Господь наш: «Ибо, где будет труп, там соберутся орлы» (Мф. 24:28). И посмотрите: во всём этом сколько же можно найти, увидеть и почувствовать сравнительных оборотов, аллегорий и ассоциаций! Как верно автор даёт понять об этом читателю, даёт понять внутреннее состояние, в данном случае, арестантов, описывая всего-навсего лишь природу, лишь внешний вид явлений и предметов! И даже эта безотраднейшая картина природы для сих людей есть как бы и наказание Божие за грех их - нет им солнца и тепла. И даже нельзя сказать, что сие есть наказание Божие этим людям - это было бы слишком странно и громко сказано - это лишь указание им на их пороки. Вразумление погибающих, обращение внимания их внутрь себя и ожидание от них покаяния - ибо благ Господь наш и спасёт кающегося грешника. «Ветер то стонет, то злится, то воет, то ревёт». На что это похоже? С чем здесь сравнение? Ветер - как душа; она - невидима, но она есть, как и ветер. Душа арестанта стонет, злится, воет и ревёт. Это похоже на предсмертную агонию. В каждой душе живёт Дух Божий, несмотря на тьму грехов человека; в каждого Господь вдохнул дыхание жизни. Душа, поражённая грехом, как раненая, стонет; она ревёт, плачет и злится оттого, что грех её опутал и лишил света. Да, и это тоже есть указание автора на состояние души погибающего грешника; указание на то, что можно ещё спасти свою душу, исцелить её от раны греха, покаяться пока не поздно.

А теперь посмотрим на трагический финал этого произведения. Там мы видим бушующие волны свинцовой Волги, поглощающие двух женщин. Река возмущалась и шумела, был такой же шторм как был и в рассказе «Гора» на реке Нил, разбивающий корабли и суда любопытных искусителей Бога, движущихся к горе Адер. Зачем Волга бушевала? О чём это говорит? Это говорит о том, что река, чувствуя грядущее преступление «леди Макбет» - её желание отомстить за себя во что бы то ни стало, как бы противилась сему, как бы возмущалась злобе людской и давала об этом знать, пытаясь своими движениями волн как бы расшевелить, оживить, разбудить мёртвую, уснувшую душу арестантки и убийцы Катерины. Река таким образом предупреждала её о беде, пытаясь тем самым остановить её жажду мести, но мёртвой, озлобленной душе и это не помогло.

И ещё хочется сказать о случае с природой - с животными в романе Лескова «На ножах» в последней его части. Там, на мой взгляд, ярко показана параллель смерти коров в той деревне и Михаила Андреевича Бодростина. И даже сама глава о смерти Бодростина называется «Коровья смерть». Скотина, поражённая мором, стала гибнуть буквально за несколько дней до смерти владельца деревни. Таким литературным приёмом писатель обращает наше внимание на связь природы с человеком. Животные чувствовали грядущее преднамеренное убийство, они чувствовали беду и гибли. А люди в это время пытались извести неизвестную болезнь скота своим магическим ритуалом разведения огня из брёвен в лесу. Но огонь, символизирующий собой разрушение и безудержную страшную силу, долго не хотел появляться, как бы противясь воле злоумышленников. И даже в этом, безобидном на первый взгляд, действии с этим огнём писатель показывает нам неутолимое желание покончить с «мешающим» человеком, т.к. огонь добывался с яростным ничем неутолимым желанием его добыть во что бы то ни стало. Во что бы то ни стало - убить! «Ещё секунда, и огонь добыт; сынки-хватки, дымясь потом, ещё сильней налегли; оторвавшись, разом упали: расшатанное бревно взвизгнуло, размахнулось и многих больно зашибло.

Послышались тяжкие стоны, затем хохот, затем в разных местах адский шум, восклик, зов на помощь и снова стон ужасный, отчаянный; и всё снова затихло, точно ничего не случилось, меж тем как произошло нечто замечательное: Михаила Андреевича Бодростина не стало в числе живых...».

Что связывает между собой христианские добродетели, с такой ревностью показанные Лесковым в своих героях-праведниках? Что даёт бессмертный дух его творениям? Что даёт жизненную силу творить добро и нести свет его персонажам? Вера. Вера в Бога, в Господа нашего Иисуса Христа. И именно этой верой дышат его произведения. Они живы и будут жить его верой, и в наше время они особенно актуальны, что говорит о настоящем сегодняшнем возрождении России, возрождении на Руси веры православной. Ведь если присмотреться, то каждый положительный герой произведений Лескова если и не явно, то в глубине души своей является человеком верующим. Вера для него есть своего рода ориентир, побуждающий творить благо ближним и жить по заповедям Божьим, отдавать свою жизнь и свою душу нуждающимся, идти навстречу злу, побеждая его добром и правдой, сопротивляться бесконечным страстям и, самое главное - любить.

Ведь вера в Бога неотрывно связана с любовью к ближним. И эта вера во Христа Господа как огонёк лампадки теплилась в сердцах добродетельных героев. Она светила им светом нетварным, им и ближним их в этом мире, и давала истинное понимание смысла жизни и сути вещей. Молитва была на устах их, свидетельствовавшая о тесной связи сердца и души их с Создателем Богом.

Духовно-нравственные ценности
русской классической литературы

Е. Дворникова

Валентин Распутин, говоря о великом воспитательном подвиге русской литературы всех эпох отметил: «В мрачные времена безбожия литература в помощь церкви теплила в народе свет упования небесного и не позволяла душам зарасти скверной. Из книг звонили колокола и звучали обрядовые колокольцы, в них не умолкало эпическое само движение жизни... и такой красоты растекались закаты над родной землей, что плакала и ликовала от восторга читательская душа... Литература не была слепой и замечала наступление зла, но отречься от добра для нее было равносильно тому, как молитве отречься от Бога» (из «Слова при вручении литературной премии А.И. Солженицына 4 мая 2000г.»).
Понятие «русский писатель» поэтому издавна означало нечто гораздо большее, чем только писатель, и одновременно, о чем говорил еще Достоевский, нечто боль шее, чем просто русский, то есть национально и регионально ограниченный «мастер культуры». Все великие русские писатели стремились зажечь путеводные звезды, которые вечно жили бы в человеческих душах.
Русская литература - «феномен изумительный» (М.Горький), «это нечто неподражаемое, неповторимое, то, что в высоко художественной форме сосредоточивает огромный познавательный, эмоционально-эстетический и духовный опыт; ... это произведения, сконцентрировавшие значительные вечные ценности», а «ценность есть нечто всепроникающее, определяющее смысл и всего мира в целом, и каждой личности, и каждого события, и каждого поступка...» . Русские мыслители (Н.А. Бердяев, В.В. Розанов, П.А Флоренский, С. Булгаков, И.А. Ильин, К.Н. Леонтьев и др.) представляют гуманизм русских писателей как величественное качество русского духа. Гуманизм - система общечеловеческих ценностей - совокупность идей, принципов, традиций, ценимых народами на протяжении многих веков. Они выше узкоклассовых, национальных, политических. Общечеловеческими ценностями являются предметы и явления как духовного, так и материального порядка, которые обладают значимостью для общества, для всех социальных групп и всякого индивида, способностью удовлетворить интересы человека; идеальные, духовные ценности - это эстетические и этические взгляды, нравственные принципы и установки человека на добро, благоустройство мыслей и поступков, справедливость, честь, достоинство, милосердие и как высшее проявление духовности - гуманизм отношений к людям и между людьми.
Художественное произведение - «живое знание» (В.П. Зинченко), главными признаками которого являются открытость, недосказанность и незавершенность. А.С. Пушкин, Н.В. Гоголь, Ф.М. Достоевский, Н.А. Некрасов, А. Майков и др. видят жизнь по-разному, каждый из них создает свой художественный мир, «внутреннюю форму литературного произведения» . У каждого писателя своя логика, своя точка зрения на мир и человека, своя система ценностей. Автор, разумеется, имеет свою концепцию бытия, но он не подавляет личность своих героев, хотя может вступать с ними в диалог. На полифонии голосов, диалоге личностей строятся многие произведения.
«Не множество характеров и судеб в едином объективном мире в свете единого авторского сознания развертываются в произведениях, - писал в этой связи М.М. Бахтин, но именно множественность равноправных сознаний с их мирами сочетаются здесь, сохраняя свою неслиянность, в единство некоторого события» . Художник спорит, соглашается, поддерживает, опровергает, развивает, рушит, продолжает сделанное предшественниками и современниками. И здесь важно слышать разные голоса разных писателей, говорящих о том, «что тайна бытия человеческого не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить» .
Русская классическая литература не только показывает жизнь, какая она есть, но и пробуждает «в человеке устремленность к жизни, какой она должна быть» (Ю.Н. Сохряков), это «глубокая, никогда не прекращающаяся, никогда не истощающаяся жажда праведности, мечта о совершенстве» . Многие произведения русской классической литературы вызывают бурные литературные и общественные дискуссии.
Это и «Гроза» А.Н. Островского, «Отцы и дети» И.С. Тургенева, «Кто виноват?» А.И. Герцена, «Люди 40-х годов» А.Ф. Писемского, романы И.А. Гончарова, пьеса «Вишневый сад» А.П. Чехова и многие другие. Произведения отражают те явления, которые можно обозначить как социодинамику культуры, т.е. исследование процессов и явлений движения культуры «в зависимости от изменения, развития общества» , а «составить объективное мнение об эпохе можно, только взглянув одновременно со многих несовместимых друг с другом точек зрения» . Писатели не просто фиксируют или иллюстрируют те или иные общественно-культурные явления, а проникают, «вживаются» в них, стремясь понять их ведущие проблемы, движение общественного и индивидуального сознания. Авторская позиция в таких произведениях настолько неоднозначна, что вызывает зачастую яростную критику. Поэтому с позиции социодинамики культуры верным способом избавления от стереотипов интерпретаций и оценок литературного произведения является его прочтение как текста культуры, отразившего столкновение и динамику разных точек зрения: социальных, политических, этических, эстетических, философских. При этом среди сопоставлений можно различать: внутритекстовые (сопоставление разных оценок текста читателями и критиками), интерпретационные (сопоставление разных интерпретаций текста на основе авторского инварианта - историко-генетический и историко-функциональный подходы), межтекстовые (сопоставление разных произведений изучаемого автора или разных авторов, между которыми возможно установить типологические связи), надтекстовые (сопоставление произведений разных искусств) . Движение лейтмотивов, этапы духовных возвышений и кризисов, «движение идеалов» связаны единой цепью и составляют историю развития литературы как историю отраженного в слове духовного опыта поколений. Своеобразие и уникальная сила литературы проистекает из её материала. Материалом этим является язык, а базовым элементом языка художественного творчества является слово, словесный знак. Слово в контексте мировой культуры ассоциируется с Творением и Творцом. Ведь сказано в Писании: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Все через него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть» (Св. Иоанн).
Обратимся к стихотворению в прозе И.С. Тургенева «СТОЙ!».
Стой! Какою я теперь тебя вижу - останься навсегда такою в моей памяти!
С губ сорвался последний вдохновенный звук - глаза не блестят и не сверкают - они меркнут, отягощенные счастьем, блаженным сознанием той красоты, которую удалось тебе выразить, той красоты, вслед которой ты словно простираешь твои торжествующие, твои изнеможенные руки!
Какой свет, тоньше и чище солнечного света, разлился по всем твоим членам, по малейшим складкам твоей одежды?
Какой бог своим ласковым дуновением откинул назад твои рассыпанные кудри?
Его лобзание горит на твоем теле, как мрамор, побледневшем челе!
Вот она - открытая тайна, тайна поэзии, жизни, любви! Вот оно, вот оно, бессмертие! Другого бессмертия нет - и не надо. В это мгновение ты бессмертна.
Оно пройдет - и ты снова щепотка пепла, женщина, дитя... Но что тебе за дело!
В это мгновенье - ты стала выше, ты стала вне всего преходящего, временного. Это твое мгновение не кончится никогда.
Стой! И дай мне быть участником твоего бессмертия, уровни в душу мою отблеск твоей вечности!
Если выделить опорные слова данного стихотворения в прозе И.С. Тургенева, то ими будут: звук... красота... Бог... тайна... поэзия... бессмертие... душа... вечность...
Получается, что счастье, это то самое мгновенье, которое поэт стремится остановить, запечатлеть в слове, возможно только при условии единства всех этих понятий.
Вдохновенный звук, священный свет, божественное прикосновение создают одушевленную красоту. И только такая красота имеет право на бессмертие. А значит, тайна красоты, бессмертия, не в совершенстве линий, не во внешнем впечатлении, а в пони мании, в созвучии душ, в торжестве, которое может дать только счастье вдохновения.
Слово, таким образом, обладает высоким творческим, созидательным смыслом и является неоспоримой ценностью. Слово Божественное и человеческое, слово Пушкина и Достоевского, Гоголя и Лермонтова, Тургенева и Толстого, Чехова и Тютчева и т.д. Если Вселенная - это большой мир, а человек - малый, то книга, слово, литературное творчество является посредующим началом между мирами. «Авторские миры художников - сообщающиеся миры. Их тайными перекличками, их «диалогом» творится живая картина нашей литературы» . Русская литература «стала русской Библией, творцом нравственно-исторических смыслов для своего народа» .
Ведь именно она «несет в себе, воздействует на людей, передает людям именно самое сильное в регуляции деятельности - смысл» . A поскольку «универсалии смысла» - общечеловеческие ценности - «кристаллизуются в типичных ситуациях», то сопоставление таких отраженных в искусстве ситуаций усилит его суггестивное воз действие и может способствовать открытию «законов душевной жизни человека» .
Русская классическая литература XIX века - сумма «вочеловеченных» идей, выражающихся в системе эстетических конфликтов: человек и природа, человек и общество, человек и история, человек и власть, человек и судьба, человек и народ, человек и Бог, человек и обстоятельства (которые в художественных произведениях все более дифференцируются, включая и национальные, и психологические, и социальные и др. факторы). Важной стороной системы конфликтов является углубление в противоречия личности с другой личностью, а также в мир противоречий внутри одной личности. При этом, как считает Т.К. Черная, «мир личности и мир вокруг личности приобретает одинаковую важность. В этой системе мышления присутствует обостренное, иногда даже болезненное чувство неприятия всего, что мешает утверждению добра, и здесь обобщающая сила русского художественного слова достигает могучего действия. Но русская литература не просто отрицает те явления, которые не вызывают одобрения писателей, а своими эстетическими способами познания анализирует, изучает их, стараясь определить их «собственную норму». . Литература дает неопытному, мало пожившему человеку возможность, какую не дает реальность: существование по-другому мыслящего и чувствующего, по-другому воспринимающего мир человека, с одной стороны пережить множество других жизней, попробовать себя в разных обстоятельствах, испытать неиспытанные еще состояния любви и ненависти, милосердия и искушения, победы и поражения и тем самым получить опосредованный жизненный опыт. Русская классическая литература дает каждому человеку возможность осознания смысла человеческого бытия, его многомерности, сделать опыт другого не просто интересным, а сущностно значимым. Именно литература может помочь человеку определить свои жизненные позиции, свои представления о нравственном и безнравственном, предупредить читателя о последствиях выбора того или иного способа жизни, тех или иных ценностных установок, поступков и их мотивов.
Классическая литература «воспитывает терпимость не только потому, что, как и религия, наполнена нравственными истинами. Не прямая проповедь этики или религиозный запрет сегодня способны остановить агрессию, а восхищение красотой мира и возможным совершенством человека, отзывчивостью души, способной чужое горе или чужую радость ощутить как собственное, личное потрясение» . Главная уникальная особенность русской классической литературы - в гуманизации, вочеловечивании, в «выделывании» людей. (Достоевский Ф.М.) Русская литература - не только важная часть культуры Российского государства, но и скрепляющий состав нашей духовной жизни: в ней - и культура, и история, и средоточие наших духовных святынь. Известны слова Стефана Цвейга, сравнившего характерные позиции писателей разных национальных культурных сфер: «У Диккенса целью всех стремлений будет миловидный коттедж на лоне природы с веселой толпой детей, у Бальзака - замок с титулом пэра и миллионами.... Кто из героев Достоевского стремится к этому?
Никто.... Они требуют всего - всю полноту чувства, всю глубину мира - единую жизнь» . Очень выразительная характеристика, тем более, что на место имени Достоевского можно поставить любое другое имя русского классика. Как видим, в русской литературе совершенно иная система ценностей - внутренняя духов но - нравственная свобода личности, ответственность перед народом, Родиной и самим собой; свобода саморазвития личности; способность к постоянному поиску истины, идеалов, одухотворяющих человека; творческое художественно-эстетическое восприятие мира; протест против любых форм насилия; преклонение перед идеалами народ ной жизни, осуждение духа наживы и эгоизма. В образах получил удивительно многогранное отображение «феномен, которого никому не миновать» (Достоевский) - процесс многотрудного, противоречивого, тернистого становления, духовного рождения «в человеке человека» (Достоевский), личности - с ее вечной двуединой проблемой: исторически неизбежной обособленности и такой же исторически обусловленной и нравственно необходимой неотделимости - от общества, народа, человечества . Для русских писателей «человек должен быть не «маленьким» и не «лишним», не чиновником, не унтером, не попрыгуньей, не душечкой, не Ионычем, а Человеком» (А.П. Чехов). Русская классическая литература «неотъемлема как сила, духовно структурирующая и созидающая человека» .
Каждое произведение классики, принадлежа к непреходящим ценностям, пере дает дух своего времени. Во все времена философы, писатели и поэты обращали свое внимание к рассмотрению феномена свободы. Б. Спиноза считал, что свобода - «познанная необходимость», И. Кант - «самозаконодательство», Н.А. Бердяев «творчество». И.А. Ильин справедливо пишет: «Пока человек пользуется свободой, он мало думает о ней. Он дышит, живет и наслаждается ею. Свобода подобна воздуху: человек дышит воздухом, не думая о нем. Мы вспоминаем о нем обычно лишь тогда, когда его не хватает, когда он становится тяжелым или смраден, - когда человек начинает задыхаться. Тогда мы вспоминаем, что без воздуха нельзя жить, что мы забыли о нем и не дорожим им, что он, безусловно, необходим, что начнется гибель» . И далее: «Свобода есть духовный воздух для человека» . Идеал свободы в творчестве русских писателей эволюционирует от традиционных просветительских представлений о справедливом общественном устройстве через романтическое неприятие любой формы несвободы и порабощения к философскому пониманию свободы высшей, духовной, которую одну не может отнять у человека никакой тиран.
Для Пушкина важно помнить, что Бог «даровал человеку свободу и возложил на него ответственность за выбор между добром и злом; значит, лишаясь свободы, человек лишается возможности различать эти нравственные полюса, утрачивает смысл свое го бытия, способность строить отношения с людьми, творческую силу» .
Потому-то высокий идеал свободы и одухотворяет поэзию Пушкина на протяжении всей его жизни. Свобода для Пушкина - это свобода иметь свое мнение об обществе, об историческом прошлом своего народа, возможность критически оценивать «гром кие права, от коих не одна кружится голова». С личной независимостью поэт связывал и неприкосновенность «пенатов», то есть семьи, дома, творческого труда. Пушкин создал свой манифест личной свободы. Во-первых, «никому /Отчета не давать, себе лишь самому / Служить и угождать», во-вторых, «для власти, для ливреи / Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи». Наконец, самое главное и заветное - целая программа жизни: По прихоти своей скитаться здесь и там. Дивясь божественным природы красотам. И пред созданьями искусств и вдохновенья Трепеща радостно в восторгах умиленья. - Вот счастье! Вот права... Это и есть истинное понимание Пушкиным подлинной ценности свободы. «Муза Пушкина -... муза его мысли и духовной жизни есть настоящая русская муза: ее истинная духовная глубина, ее великая и серьезная жизненная мудрость проникнута той простотой, безыскусственностью, непосредственностью, которая образует невыразимое своеобразие русского духа» . Дух, по мнению М.М. Бахтина, является основой сознания и опыта человечества, главным в его культуре. Литература XIX века - «выработанный веками культурной жизни человечества мощнейший механизм органического, ненасильственного становления личности путем ее целостного духовного самоопределения» .
Вся наша литература XIX века пронизана духовностью. С позиции русского философа И.А. Ильина, духовность - «творчески созидательное, жизнеутверждающее начало, - это идеал, к которому должна восходить, возвышаться в своем самосовершенствовании личность» . Духовность - это способность бескорыстного, самоценного стремления к абсолютной Истине, Добру и Красоте, осуществление этого стремления в жизни и осознание его как отличительного признака подлинно человеческого в человеке . Духовность русской классической литературы породила ее главные ценности - «это полнота отношения к Истине, состояние, сливающее воедино ум, веру, смирение, незлобие, любовь, доброделание, соборность, миролюбие, милосердие и целомудрие, простосердечие, покаяние и послушание» .
Духовность русской литературы - в ее соборности. Соборность - это «целостное сочетание свободы и единства многих людей на основе их общей любви к одним и тем же абсолютным ценностям» .Таким образом, соборность может быть определена как форма человеческого Всеединства (Вл.Соловьев), свойственная православному менталитету и опирающаяся на событие, единение душ, соработничество, правду отношений . Такое понимание соборности соответствовало древнерусскому пониманию «лад».
Русское слово «лад» обращено к душевно-сердечной иерархии ценностей. Лад настрой, обретенный через душевное участие. Душа, по М.М. Бахтину, - это то, что внутри человека, но вместе с тем она образуется из того, что определяет ее извне.
Русские классики в лице Пушкина и Лермонтова, Гоголя и Тургенева, Толстого и Достоевского, Лескова и Чехова и др. еще раз напомнили о том, что человек обладает душой, которая часто бывает не в порядке, которая может болеть, мучиться, страдать и которая нуждается в любви, жалости, сострадании. Именно душа - одно из главных действующих лиц русской литературы. В.А. Жуковский «открыл русской поэзии душу человеческую» - писал Г.А. Гуковский . Это внутренний мир человека, сфера его сердечных чувств, его душа. Поэт глубоко проникает в душевную организацию изображаемого человека и воспроизводит мир собственной души. «Душа - это то общее, что дано людям, что их сближает, а не разъединяет» .
Духовно-душевные черты составляют «эстетику души» положительных героев в творчестве Пушкина и Гоголя, Тургенева и Некрасова, Гончарова, Лескова, Островского, Достоевского, Салтыкова-Щедрина, Толстого и Чехова: свобода, праведность, правдолюбие, терпимость, доброта, милосердие, совесть, страдание, сострадание, раскаяние, любовь, смирение, жалость, ум, возвышенность, честь, благородство, справедливость, честность, истинное собственное достоинство, самоотверженность, чувство долга и ответственности, доверчивость, терпимость, открытость, искренность, простодушие, скромность, умение прощать, органичность и целостность мировосприятия, мировидения - эти свойства, психологически обусловленные отсутствием самолюбия и гасящие его агрессивно-захватнические проявления, составляют «твердую сердцевину» людей, которая характеризуется их органической расположенностью к добру. Ведь по глубокому убеждению А.П. Чехова, «мир погибает не от разбойников и не от воров, а от скрытой ненависти, от вражды между хорошими людьми, от всех этих мелких дрязг, которых не видят люди». . Отсутствие их в чистом и добром сердце эгоистических мотивов и меркантильных установок позволяет им полнее понимать и сердечнее любить других людей. Все это не обостряет, а, напротив, смягчает гордыню и эгоизм окружающих, сужает границу их самости, способствует обнаружению добрых сторон их души (Б.Н.Тарасов). Таково воздействие князя Мышкина на генерала Епанчина в романе Ф.М. Достоевского «Идиот»: «Взгляд князя был до того ласков в эту минуту, а улыбка его до того без всякого оттенка хотя бы какого-нибудь затаенного неприязненного ощущения», что Епанчин тотчас же покинул свою настороженность. Обозленный и готовый уничтожить князя, Рогожин при встрече с ним растерял всю злобу, и тот сделался ему «по-прежнему люб». Благотворное воздействие сердечно-понимающего отношения к людям проявляется и в любви-жалости князя Мышкина, которая в противоположность любви-страсти не делает своего предмета объектом подчинения и господства. В его тяге к Настасье Филипповне ощущалось «как бы влечение к какому-то жалкому и больному ребенку, которого трудно и даже невозможно оставить на свою волю», и он ее «любит не любовью, а жалостью».
Его выбор между Аглаей и Настасьей Филипповной был предопределен так: «Ведь она такая несчастная». Незнакомые ей до сих пор человечность и бескорыстие способствуют нравственному сдвигу в ожесточенной душе: «А князь для меня то, что я в него в первого во всю мою жизнь, как в истинно преданного человека, поверила. Он в меня с одного взгляда поверил, и я ему верю». Преобразующее воздействие конкретно-доброго поведения князя Мышкина неоднократно подчеркивалось Достоевским.
В романе «Братья Карамазовы» для «кроткого» Алеши Карамазова способность к состраданию, порождаемая душевной отзывчивостью, жизненно необходимое дело.
Это для него духовное призвание, неустанный душевный труд. Даже в его неисправимом отце зашевелилось что-то доброе при общении с беззлобным, открытым и доверчивым сыном. «Приезд Алеши как бы подействовал на него даже с нравственной стороны, как бы что-то проснулось в этом безвременном старике из того, что давно заглохло в душе его». Видя в младшем сыне «полное отсутствие презрения» к себе, Федор Павлович признается: «Я только одного тебя не боюсь... С тобой только одним бывали у меня добренькие минутки, а то ведь я злой человек». Исцеляющую силу в брате прозревает и Иван Карамазов, всегда злобно усмехавшийся, а при встрече с ним вдруг раскрывшийся с «радостной», «детской» стороны. «Братишка ты мой, не тебя я хочу развратить и сдвинуть с твоего устоя, я, может быть, себя хотел бы исцелить тобою, - улыбнулся вдруг Иван, совсем как маленький, кроткий мальчик. Никогда еще Алеша не видел у него такой улыбки».
«Неисследимую» (Достоевский) черту в душах людей проводит Алеша Карамазов. Поданная им «луковка» перевернула сердце Груше, расширив зону добра в нем. Он увидел в ней не просто женщину, предмет страсти, но и личность, измученного человека, нуждающегося в помощи, понимании и искреннем сочувствии.
«Пожалел он меня первый, единый, вот что!»
«Жалость - драгоценность наша и искоренять ее из общества страшно. Когда общество перестанет жалеть слабых и угнетенных, тогда ему же самому станет плохо: очерствеет и засохнет, станет развратно и бесплодно», - писал Ф.М. Достоевский . Именно Достоевский своим творчеством призывал культивировать в человеке душевность, доброту, открытость, терпение. В романе «Преступление и наказание» Соня Мармеладова в условиях бедной, трудной, грубой жизни (разлад во взаимоотношениях отца и мачехи и как следствие - пьянство отца, бедственное положение семьи, болезнь Катерины Ивановны, вынужденное падение и душевные страдания после него, убийство Лизаветы, гибель, отца, обвинение Лужиным в воровстве, смерть мачехи, переживания, связанные с Раскольниковым (признание, суд, каторга.)) сумела сохранить в себе чистую душу, любовь к людям, веру в добро. Соня обладает удивительным нравственным чутьем на доброту и правду, редким умением видеть в людях прежде всего их лучшие качества, будь это квартирные хозяева Капернаумовы («Хозяева очень хорошие, очень ласковые... И очень добрые...») или каторжане. Перенесенные горе, потери, страдания научили Соню «молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать... и любить» . В эпизоде, когда Мармеладов просит у дочери деньги на похмелье, она «тридцать копеек вынесла, своими руками, последние, все, что было, сам видел... Ничего не сказала, только молча на меня посмотрела... Так не на земле, а там... о людях тоскуют, плачут, а не укоряют, не укоряют!.. А это боль ней-с, больней-с, когда не укоряют!..» Мармеладов почувствовал во взгляде Сони великое терпение и любовь. В нем, жалком и потерявшемся, она видела человека, доброго и мучающегося оттого, что Катерина Ивановна его не любит («О, если б она пожалела меня!»), человека, у которого «черта наступила». И самое главное - не судила. Сострадание и любовь вместо осуждения пробуждают в герое чувство вины, муки совести, из которых перед смертью рождается покаяние (еще Павел Флоренский объяснил силу таинства покаяния (раскаяния) - это не прощенный грех, но истребление прошлого, когда греховное прошлое вычеркивается, выскабливается из души, уничтожается в ней , а в контексте православного миросозерцания Ф. Достоевского про исходит возрождение души Мармеладова.
Соня после признания Раскольникова в убийстве интуитивно сразу поняла, что произошла страшная подмена ценностей: истинное, Божье в душе Раскольникова было заменено дьявольским: рассудочная, бездушная теория, этот мрачный катехизис стал его верой и законом: «Что вы... над собой сделали!» Исповедь Раскольникова Соня воспринимает очень обостренно, всей душой, безмерно страдая за него, автор отмечает это в ремарках: «вскричала со страданием», «со страданием произнесла она», «бросилась на шею, обняла его и крепко-крепко сжала его руками, заплакала навзрыд», «вскрикнула, всплеснув руками»... Она сразу поняла весь трагизм ситуации:
«Нет, нет тебя несчастнее никого теперь в целом свете!» Именно смиренное сострадание Сонечки производит воздействие на твердую «наполеоновскую» душу Раскольникова, доброе чувство «волной хлынуло в его душу и разом размягчило ее».
Кроткая Соня избрала иной путь, чем Раскольников, - не бунт, а смирение перед Богом. Но кротость и смирение ни в коей мере не означают безволия или рабской покорности, как нередко предполагает обыденное сознание . И Соня, прежде робкая, молчаливая, теперь страстно изумляется выводам Раскольникова: «Это человек-то вошь!» «Убивать? Убивать-то право имеете?..» В ее словах чувствуется огромная нравственная сила. И Раскольников «всматривался...в эти кроткие голубые глаза, могущие сверкать таким огнем, таким суровым энергическим чувством, в это маленькое тело, еще дрожавшее от негодования и гнева, и все это казалось ему более и более странным, почти невозможным».
Смирение как добродетель и «состоит в полном отсутствии гордости, честолюбия и колкого самолюбия, в склонности просто забывать о своем я и относиться ко всем людям как к существам, совершенно равным себе и друг другу; все обусловленные заботою о своем я поводы для неприязни к людям отпадают, и выдвигаются на первый план любовное участие в чужой жизни» . Раскольников «смотрел на Соню и чувствовал, как много на нем было ее любви!» Та высшая, самая светлая любовь, сострадательная, милосердная, христианская, видящая в нем, оступившемся - человека, любовь, которая поведет Соню на каторгу для его спасения, любовь молчаливая, ненавязчивая, не требующая ответа. «Ненасытимое сострадание», «юродство» Сонечки оказывается жизнестроительным, душеспасительным для Раскольникова. Ведь главное для человека - это храм души, который он обретает через страдания, ибо человек с храмом в душе обрел уже самые главные узы в миро зданье - узы веры, которые строятся лишь любовью, радостью и красотой, той самой, что «спасет мир».
Рассказ А.П.Чехова «Студент» выполняет древнейшую и, в сущности, главнейшую функцию литературы - ориентирующую. 22-летний персонаж Иван Великопольский не верит в улучшение жизни и через тысячу лет, а смысл человеческого существования усматривает не в конце человеческой истории, а в её начале.
Здесь, как в Библии, «начало - не просто временная точка отсчета, но некое лоно изначальности, основание, принцип и первоначало. Оно не только было, но как бы продолжает существовать и сосуществовать с настоящим как особый уровень бытия, на котором все «правильно», поэтому человек, желающий действовать «правильно», обязан сверяться с «началом» как с образцом» . А.П.Чехов в своем рассказе дотрагивается до начала. Чеховскому студенту Ивану Великопольскому удаётся «сверяться с началом». Он учится жить, думать, чувствовать, испытывая от всего этого радость, удовлетворение, будучи не подонком и не героем, а обыкновенным человеком. Именно эти три точки отсчёта в человеческом поведении - подлость, героизм, норма - обсуждаются в разговоре студента Ивана с крестьянками Василисой и Лукерьей.
Чехов точно, ненавязчиво подключает и читателя к этому разговору: «Поговорили», пишет он и ставит точку: разговор был бескорыстный - студент вдов не «агитирует», да и им от него ничего не нужно. Просто люди встретились. Представители одной и той же культуры:
- Небось, была на двенадцати Евангелиях?
- Была,- ответила Василиса. .
И стало быть, есть у Василисы в её житейском активе некие точки отсчёта, жизнеспособные символы. Такой человек не станет в житейском отчаянии бесконечно катиться вниз, ибо знает, что всё равно невозможно пасть ниже Иуды (подлость). Он не будет в суетной гордыне бесконечно стремиться вверх, ибо знает, что всё равно невозможно подняться выше Христа (героизм в страдании, бесконечное самопожертвование, окончательная победа над злом путём его искупления). С мудростью и реализмом будет относиться он к подъёмам и провалам своей трудной жизни обыкновенного человека. Студент напомнил Василисе и Лукерье лишь один сюжет из 22 главы «От Луки святого благовествования» - великолепного законченного художественного произведения - эпизод с Петром. Именно Евангелие от Луки ближе, понятнее современному человеку, чем другие христианские канонические тексты: исследователь С.С. Аверинцев недаром отмечает «литературный талант и редкую способность психологического вчувствования» автора и даже указывает на то, что в этом третьем Евангелии «Иисус изображён божественнее, чем в первых двух, но в то же время и много человечнее» . Возникает художественная символика такого типа, который станет основным для мирового искусства как минимум ещё на два тысячелетия: это не мёртвый знак застывшего смысла, а живой образ живого. И первый такой очеловеченный символ - Христос: Бог и одновременно - живой человек, способный терзаться, сомневаться, страдать.
В рассказе А.П. Чехова речь идёт о таких общечеловеческих и неоднозначных вещах, как мужество и предательство. Есть добровольное предательство. Оно не может быть названо и объяснено иначе, чем как прямое вторжение зла: «Вошёл же сатана в Иуду, прозванного Искариотом, одного из числа двенадцати, И он пошёл и говорил с первосвященниками и начальниками, как Его предать им» [Лк., 22,3-4].
Интересно, что Лука, в отличие от других евангелистов, ничего не говорит о пресловутых тридцати сребрениках (сумма по тем временам немалая!), как бы косвенно отказываясь от какого бы то ни было рационального объяснения поступка Иуды, давая понять, что никакая корысть не может быть истинным и достаточным мотивом предательства учителя учеником. Оно - «от сатаны».
...Есть невольное предательство. Оно - от слабости человеческой.
Обыкновенный человек считает себя достаточно сильным для того, чтобы жить честно и достойно. «С Тобою я готов и в темницу и на смерть идти»,- говорит Пётр Иисусу. - «Но Он сказал: говорю тебе, Пётр, не пропоёт петух сегодня, как ты трижды отречёшься, что не знаешь Меня» [Лк., 22,33-34].
В точности, без каких-либо изменений процитировав этот диалог Иисуса и Петра, чеховский студент затем как бы пытается поставить себя на место Петра и тем самым как бы продолжает лишь намеченный Лукой в отношении Петра (ведь главный образ для евангелиста все же Иисус) процесс «психологического вчувствования»: «а Петр, изнеможённый, замученный тоской и тревогой, понимаешь ли, не выспавшийся, предчувствуя, что вот-вот на земле произойдёт что-то ужасное, шел вслед... Он страстно, без памяти любил Иисуса, и теперь видел издали, как его били...».
Чеховский студент сам не заметил, как увлёкся, стал домысливать подробности за евангелиста, как, передавая всю степень отчаяния Петра, нечаянно перешел на язык человека своего времени, тоскующего по ощутимо близкому, но и безнадёжно утраченному идеалу. Именно в этот момент Чехов впервые отмечает проблеск внимания и понимания слушательниц: «Лукерья оставила ложки и устремила неподвижный взгляд на студента. Чехов сумел задержать наше внимание на той проблеме, которая представлялась ему единственно важной. И был прав философ С.Н.Булгаков, когда писал, что «из всех философских проблем... наиболее часто и настойчиво ставится Чеховым этот вопрос не о силе человека, а о его бессилии... Общечеловеческий, а потому самому и философский вопрос, дающий главное содержание творчеству Чехова, есть вопрос о нравственной слабости, бессилии добра в душе среднего чело века...» Но если этот вопрос - разрешимый, то и жить человеку легче. Он не станет сильнее, но он будет знать, на что направить силы. «...Если она заплакала, - думает студент о своей собеседнице-крестьянке, - то, значит, все, происходившее в ту страшную ночь с Петром, имеет к ней какое-то отношение...». В этот момент Чехов снова заставляет своего героя увидеть свет «одинокого огня» на вдовьих огородах, только теперь для этого ему нужно оглянуться назад. Студент продолжает свой невеселый путь в сумрачном мире, но отныне он твердо знает, что «прошлое... связано настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой».
А будущее исключено из чеховского мира как точка отсчета или конечная цель.
В этом мире мысль о будущем возможна лишь как развитие ощущения настоящего: либо «все эти ужасы были, есть и будут» (как представляется герою в начале рассказа), либо «чувство молодости, здоровья, силы» («ему было только 22 года») прямо сопряжено с «невыразимо сладким ожиданием счастья» (в финале). А «идея» рассказа даже грамматически отнесена к прошлому: «правда и красота, направлявшие человеческую жизнь там, в саду и во дворе первосвященника, продолжались непрерывно до сего дня и, по- видимому, всегда составляли главное в человеческой жизни и вообще на земле» (а не составляют и тем более не будут составлять). Может быть, это случайность?.. Но, по верному замечанию И.А.Виноградова, высокое авторское мнение о «Студенте» «если и не говорит нам о ценности новеллы, то, по крайней мере, позволяет заключить, что Чехов выразил в ней нечто особенно существенное для него, особенно органически «передуманное и перечувствованное»...» . Ведь настоящее произведение художественной литературы - это всегда сгусток духовности.
Пусть художественный текст - не сама истина, пусть он отблеск ее, но отблеск мгновенный, яркий, запоминающийся, который подчас «меняет жизнь, настраивает душу» (И. Эренбург). Таким образом, русская классическая литература излучает «свет духовный, озаряющий душу, просвещающий сердце, направляющий ум, подсказывающий ему дорогу жизни» (Ф.М.Достоевский).
Произведения русской литературы содержат огромное количество фактов, имеющих педагогическую ценность. Они являются художественным отражением реальности, плодом фантазии, творческого воображения, прозрения, предвидения.
Суть повести «Хаджи-Мурат» Л.Н.Толстого не только в отрицании зла, насилия и жестокости, не только в утверждении всего лучшего в человеке, но и предупреждении всем живущим сегодня. Особенность мастерства Толстого, который с помощью точно го высказывания, яркого образа, ключевого слова определяет проблему повести. И не только определяет, но и предостерегает, и отрицает.
Что же отрицает Толстой?
«Дорога к дому шла паровым, только что вспаханным черноземным полем. Я шел наизволок по пыльной черноземной дороге. Вспаханное поле было помещичье, очень большое, так что с обеих сторон дороги и вперед в гору ничего не было видно, кроме черного, ровно взборожденного, еще не скороженного пара. Пахота была хорошая, и нигде по полю не виднелось ни одного растения, ни одной травки, - все было черно. «Экое разрушительное, жестокое существо человек, только уничтожил разно образных живых существ, растений для поддержания своей жизни», - думал я, неволь но отыскивая чего-нибудь живого среди этого мертвого черного поля».
Что же заставляет человека быть разрушительным, жестоким?
Борьба за власть основной источник жестокости. Для чего же нужна власть?: «Он представлял себе, как он с войском, которое даст ему Воронцов, пойдет на Шамиля и захватит его в плен, и отомстит ему, и как русский царь наградит его, и он опять будет управлять не только Аварией, но и всей Чечней, которая покорится ему».
Власть как самоцель перерастает в тиранию, деспотизм, т.е. неограниченную власть.
Толстой находит слова, чтобы показать: Хаджи-Мурат прежде всего сам жертва деспотизма: «Я связан, и конец веревки у Шамиля». Умирающий Хаджи-Мурат видит бледное, с рыжей бородой и прищуренными глазами лицо своего врага Шамиля.
Сущность Шамиля однозначна: он воплощение абсолютной власти, которая обеспечивает ему все жизненные блага. А то, что это происходит за счет жизни и свободы других, - не суть важно для него. Итак, суть первой проблемы заключается в отрицании жестокости, насилия и их высшего проявления - деспотической власти. Но всякая ли власть есть зло? Обладал ли сам Толстой властью над людьми? Толстой был властителем людских душ, обладал моральной властью, имел огромный авторитет, т.е. духовное влияние. (Отсюда авторитетный - заслуживающий доверия. Авторитарный требующий беспрекословного, слепого подчинения). Марья Дмитриевна заметила на лице мертвого Хаджи-Мурата «Детское доброе выражение», застывшее «в складе посиневших губ», и это говорит об изначально добром, хорошем в его характере.
Толстой отрицает жестокость, деспотизм. Война - это смерть, уничтожение. И страницы повести, как летопись, повествуют о бессмысленной гибели людей. «Перед жителями стоял выбор: оставаться на местах и восстановить с страшными усилиями все с такими трудами заведенное и так легко и бессмысленно уничтоженное... или, против но религиозному закону и чувству отвращения и презрения к русским, покориться им» (гл. XVII). Хаджи-Мурат был вынужден принять участие в войне, и эта война стала для него западней, приведшей к гордой, но бессмысленной смерти. В тексте слова, являющиеся реквиемом по такому яркому, незаурядному человеку: «Соловьи, смолкнувшие во время стрельбы, опять защелкали, сперва один близко и потом другие на дальнем конце» (гл. XXV). Поют соловьи, торжествует жизнь, и на этом фоне еще более бессмысленной видится смерть героя повести.
Итак, Толстой отрицает бессмысленную резню и утверждает жизнь, воспевает и защищает человека. Толстой своей повестью разрешает проблемы создания и разрушения. Созидание выше разрушения - убеждает нас писатель. Люди разных национальностей способны найти общий язык, договориться между собой. Никто никому не может ставить в вину национальную принадлежность, принадлежность к тому или иному вероисповеданию. В повести Авдеев отзывается о татарах: «А какие эти, братец ты мой, гололобые ребята хорошие... Ей богу! Я с ними как разговорился». Слова Марьи Дмитриевны о Хаджи-Мурате: «Обходительный, умный, справедливый... Только зачем осуждать, когда человек хороший. Он татарин, а хороший». Так говорят и думают простые, искренние люди, не ведающие корысти. Об этом же мечтал А.С.Пушкин:
«Когда народы, распри позабыв, в великую семью соединятся...». Люди могут и должны быть едины в своем стремлении к добру. И никогда нельзя об этом забывать.
Иначе - бессмысленная гибель, смерть ни в чем не повинных людей. Об этом пред упреждает Толстой.
В сегодняшней социальной ситуации с мощным потоком негативной информации о мире и человеке трудно устоять перед натиском культа силы, цинизма, равнодушия.
Художественный опыт Н. Лескова помогает пристальнее вглядеться в человека, которого до сих пор почему-то принято называть «простым», и увидеть в русской душе то, что позволяло выстоять и «граду», и «целой земле» в самых жестоких испытаниях.
Феномен праведничества в русской классической литературе предстает как нравственно-психологический ориентир, как залог надежды на спасение. Именно Н. Лесков одним из первых сумел во всей полноте изобразить образы праведников, «передать национальную самобытность и православное миросознание русского человека, сливающее воедино ум, веру, волю, смирение, любовь, миролюбие, милосердие и целомудрие, простосердечие, послушание и дерзость в стремлении к истине, к духовности жизни и способность к покаянию...» . Праведники Лескова познаются наличием духовного света в своей душе, благоустроенностью сердца, высшим нравственным развитием и влиянием. Праведники Лескова вернули истинный смысл таким понятиям и образу жизни, как подвижничество, святость, праведная жизнь. Основа праведничества Александра Афанасьевича Рыжова («Однодум») Библия. Библия стала не просто материалом для его «умствования», она прошла через его сердце, через его совесть; сам герой говорит, что почерпнул исповедуемые им убеждения «из Священного Писания и моей совести». Он сознательно выстраивает жизненную программу и определяет нравственные ценности, ставшие его своеобразным духовным катехизисом и отвечающие как потребностям его ума, так и души. «Он (Бог) всегда со мною, а кроме его никого не страшно», «в поте лица твоего ешь хлеб твой), «мзду брать Бог запрещает», «даров не приемлю», «если иметь великое обуздание, то и малыми средствами обойтись можно», «одеваясь по простоте, я никакой в сем щегольстве пользы не нахожу», «дело не в платье, а в рассудке и совести», «ложь заповедью запрещена - я лгать не стану». И «правила, созданные им себе на библейском грунте», соблюдал и пронес «во весь почти столетний путь до могилы, ни разу не споткнувшись...». «...Он честно служил всем и особенно не угождал никому; в мыслях же своих отчитывался единому, в коего неизменно и крепко верил, именуя его учредителем и хозяином всего сущего», «удовольствие... состояло в исполнении свое го долга», служил «верою и правдою», в должности был «ретив и исправен», после вступления Рыжова в должность квартального «мало-помалу везде стал чувствовать ся его добрый хозяйский досмотр», был умерен во всем и с женой «жили в самой строжайшей умеренности, но не считали это несчастьем», «не был горд», «строгое и трезвое настроение его здоровой души, жившей в здоровом и сильном теле». Лесков задумывал своих праведников, чтобы показать пример истинной высокой нравственности, «напомнить России, как надо жить». Однодум Рыжов еще в юности решил «самому сделаться крепким, дабы устыдить крепчайших», поскольку был уверен: жизнь можно улучшить только личным примером, поступая всегда по совести. Идеал у Лескова всегда связан с представлением о добре, с представлением о том, каким оно должно быть. «У нас не переводились, да и не переведутся праведники», - начинает Н. Лесков рассказ «Кадетский монастырь» ,в котором «люди высокие, люди такого ума, сердца, честности и характеров, что лучших, кажется, и искать незачем» , предстают в своей многотрудной обыденной жизни воспитателей и наставников юных кадетов. Их глубоко мудрое отношение к воспитанию содействовало становлению в воспитанниках того «духа товарищества, духа взаимопомощи и сострадания, который придает всякой среде теплоту и жизненность, с утратой коих люди перестают быть людьми и становятся холодными эгоистами, неспособными ни к какому делу, требующему самоотвержения и доблести» . Лесковские «праведники» - люди, верящие в добрый идеал, цельные, искренние, стремящиеся к «ежедневной доблести» - способности «прожить изо дня в день праведно долгую жизнь, не солгав, не обманув, не слукавив, не огорчив ближнего...» . Идеал всегда связан с представлением о добре, с представлением о том, каким оно должно быть. «Праведники» Лескова, великие своей человечностью, одухотворенные высоким идеалом, свидетельствуют о «праведности всего нашего умного и доброго народа». Лесковские праведники мудро учат понимать, что, живя так, человек не только внутренне изменяется сам, но и воль но или невольно светом своей любви преображает все вокруг себя; осознавать, что чем выше духовно человек, тем большие нравственные требования он должен предъявить к себе; что поле битвы Добра и Зла - душа человека и исход ее зависит от нравственного выбора самого человека, что этот «Вечный Бой» длится до последнего часа его жизни; что страдания, переживаемые им, служат уроками любви, добра и правды и способствуют совершенствованию его духовной природы.
В свое время Ф.М.Достоевский утверждал: «Создается общество началами нравственными» , и эти нравственные начала закладываются в семье.
Описание родного дома в романах С.Т.Аксакова («Детство Багрова - внука»), Л.Н. Толстого («Детство», «Отрочество», «Юность»), И.А. Гончарова («Обрыв») изобилуют поэзией, красотами, вдохновением. Мы понимаем, что дом - это форма для воплощения человеческой любви, и это место, где любовь отнюдь не должна прекращать свое эстетическое существование.
Затухающий домашний очаг свидетельствует о глобальных изменениях в отношениях людей, поскольку история Дома - это не история архитектуры, мебели или гардероба, ведь дом - это не только жилище, но и душа человека, его семья. Идея семьи как святыни, которая дает нравственные силы человеку, отражена в «Капитанской дочке» А. Пушкина, идея семьи высоко поставлена Лермонтовым в его гениальной «Песне про царя Ивана Васильевича...». Ее защищал И.С. Тургенев в «Отцах и детях», в «Обрыве» И.А. Гончаров; за нее против неистовых нигилистов сражались Н.С. Лесков («Некуда», «На ножах»), Ф.М. Достоевский («Бесы»), Л.Н. Толстой («Война и мир», «Анна Каренина»).
Но как считал тот же Достоевский, «современное русское семейство становится все более случайным семейством» . Случайность современного русского семейства состоит в утрате его общей идеи, «связующей их самих между собою, в которую бы они сами верили и научили бы так верить детей своих, передали бы им эту веру в жизнь» . О формировании личности в «случайном семействе» повествует роман М.Е. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы». Трагедия «случайного семейства» в том, что оно выпускает в мир «случайных» людей. Мертвящая окаменелость свойственна миру семьи «Господ Головлевых»: Арине Петровне, «оцепеневшей в апатии властности» и «цепенящей» своим «ледяным взглядом» всех домочадцев; Иудушке, пораженному нравственным параличом, нравственным «окостенением» и парализующим окружающих; Балбесу, который «словно окаменел», вернувшись в усадьбу, и не умирает даже, а «околевает». Анна Петровна Головлева, властная и деспотичная, не испытывает никаких чувств к семье, ничто не связывает ее со своей семьей, в которой не осталось добрых, человеческих отношений. Все пропитано равнодушием, жестокостью, бессердечием. Муж «ей не товарищ», он для нее «ветряная мельница», «бесструнная балалайка»; «дети не затрагивали ни одной струны ее внутреннего существа». Для нее они - обуза. Требуя от детей безусловного послушания, она убивала в них всякий зародыш самостоятельности и инициативы. Частые наказания вырабатывали привычку не чувствовать стыда, легко переносить унизительное положение. «Постоянное принижение, - объясняет сам Щедрин, - встречая почву мягкую, легко забывающую... образовало характер рабский, повадливый до буффонства, не знающий чувства меры и лишенный всякой предусмотрительности. Такие личности охотно поддаются всякому влиянию и могут сделаться чем угодно: пропойцами, попрошайками, шутами и даже преступниками».
Головлевы, забывшие о смысле человеческого существования, словно заражаются общей духовной болезнью, которая беспощадно, одного за другим, уносит их в могилу. Головлево - это могильный склеп, родовой морг семейства: «Все смерти, все отравы, все язвы - все идет отсюда. Здесь происходило кормление протухлой солониной, здесь впервые раздались в ушах слова: постылые, нищие, дармоеды, ненасытные утробы и проч. ...» Ненавистное Головлево наложило на них неизгладимую печать, так как выбросило их в жизнь «зауморышами», не способными ни к какому делу, безвольными в столкновении с трудностями, не способными устоять перед соблазнами праздной жизни. Оно обрекло их на обездоленность, одиночество, страдания самолюбия, надорванность души, ожесточение, замкнутость, холод и голод.
Любимый сын Арины Петровны «Иудушка в течение долгой пустоутробной жизни никогда даже в мыслях не допускал, что тут же, бок о бок с его существованием, про исходит процесс умертвления. Он жил себе потихоньку да помаленьку, не торопясь да Богу помолясь, и отнюдь не предполагал, что именно из этого-то и выходит более или менее тяжелое увечье. А следовательно, тем меньше мог допустить, что он сам и есть виновник этих увечий». «И вдруг ужасная правда осветила его совесть...».
Совесть - это связующее в человеке, держащее и удерживаемое, без нее начинается процесс неудержимого распада. В «бессовестном мире» утрачивается Цель, появляются цели: утрачивается смысл, появляется «расчет жить» . Совесть «возвращается» к человеку, но он уже «разрушенная храмина», «ветхий человек», пустое, вытоптанное место, «нежить», «въезжий дом», нежилой человек; он дал заполнить себя злу мира и его «пьяным дыханиям». Что же осознает человек в тот момент, когда в нем говорит проснувшаяся Совесть? « Надо меня простить! - продолжал он. - За всех... и за тех, которых уже нет... Что такое! Что такое сделалось?! почти растерянно восклицал он, озираясь кругом. - Где... все...?» Слова Порфирия Владимировича воспринимаются как символ призыва Щедрина к людям, к читателям восчувствовать свое собственное существование как жизнь («простить... за себя» чувство вины за забвение самого себя) и восчувствовать чужую жизнь, как свою собственную (простить... за всех...» - чувство вины за забвение чужих жизней) . Смысл жизни на земле в исполнении этих заветов Совести. Человек дол жен исполниться этими заветами и исполнить их. Щедрин ставит человечество перед выбором, либо человечество, изгнав Совесть, остывшее и падшее, закоченеет в «постылости», погрязнет в гнусном самоистреблении, либо выпестует оно то растущее маленькое дитя, в котором растет и совесть. «И будет маленькое дитя большим чело веком, и будет в нем большая совесть. И исчезнут тогда все неправды, коварства и насилия, потому что совесть будет не робкая» («Пропала Совесть»). Собственно, так и понимал Щедрин то «дело», выхода в которое так ждала вся русская литература. Оно означало для художника попытку зажечь все человечество единой идеей, объединить, централизовать его в усилии воплотить эту «общую идею» в жизнь. «Делом» Щедрин считал дело воплощения слова Совести в человеке и человечестве. Роман Салтыкова Щедрина, предупреждает: где неограниченная власть, - там жестокое отношение к человеку; где нет позыва к труду, - там растление личности; где труд во имя накопительства, - там духовное опустошение; где умерла духовность, - там нет близких, нет искренности, нет радости человеческого бытия. Для обретения подлинного смысла жизни, подлинного счастья, необходима активная человеческая деятельность, озаренная светом совести и добра.
Русские писатели никогда не считали, что зло, жестокость, эгоистическое своеволие - нормальные человеческие проявления. И наполеоновская тема, связанная с культом сильной личности, которой все дозволено, не случайно оказалась в центре внимания Пушкина с его Германном, имеющим профиль Наполеона, Лермонтова с его «высшим судьей» над людьми Арбениным, Гоголя, у которого с Наполеоном сравнивается мошенник Чичиков. Для них «жизнь - коммерческая сделка»; (Достоевский Ф.М. «Униженные и оскорбленные»). Единственный закон их человеческого существования - цинично-эгоистическое своеволие, вседозволенность. Духовно- психологическая трагедия «Моцарт и Сальери» - исследование А. Пушкиным сильной человеческой страсти, имя которой - зависть. Зависть - страсть, иссушающая и уродующая душу Сальери. Она - причина его нетерпимости к чужому мнению, непонимания истинного предназначения человека, убежденности в своей абсолютной непогрешимости, в самодозволении судить всех и все, высказывать непререкаемые истины, выносить приговор моцартам. Зависть слепая и безжалостная подталкивает Сальери исполнить «тяжкий долг» - уничтожить Моцарта. А. Пушкин обращается к теме героя без сердца, который ставит себя выше всех, может совершить преступление, оправдывая это высокой целью. А. Пушкин один из первых затронул тему преступления, то есть преступление через евангельские заповеди. Самореализация личности, происходящая за счет уничтожения себе подобного, ведет к оправданию зла и насилия, трусости и подлости, лжи и предательства, цинизма, бездушия и безнравственности. Русская литература в лице ее лучших представителей - А. Пушкина, М. Лермонтова, Н. Гоголя, Л. Толстого, Ф. Достоевского, А. Чехова и др. - с поразительной зоркостью видела, сколько в человеке бесчеловечья, и стремилась находить в человеке - человека.
Родион Раскольников в романе «Преступление и наказание» Ф. Достоевского пришел к мысли, что всякое развитие осуществлялось и осуществляется за счет кого-то, на чьих-то страданиях, жертвах и крови. Его влечет идея «сверхчеловека», которому «все позволено», который не пренебрегает жертвами и насилием. Он проводит трагический эксперимент, желая самоутвердиться, удовлетворить свое неутоленное властолюбие, свое превосходство над миллионным человеческим «стадом», которое необходимо держать в повиновении «ради его же собственного блага». Раскольников пока еще не осознает тупиковость своей теории, отвергающей незыблемый нравственный закон, суть которого в том, по словам М. Туган-Барановского, что «всякая человеческая личность есть верховная святыня совершенно независимо от того, каковы моральные достоинства этого человека, никто не может быть средством в руках другого, а каждый составляет цель в себе...» . Достоевский показывает, что преступление, замысленное как требование безграничной свободы, оказывается в конечном счете совершенной несвободой. «В нынешнем образе мира полагают свободу в разнузданности, тогда как настоящая свобода - лишь в одолении себя и воли своей, так, чтобы под конец достигнуть такого нравственного состояния, чтоб всегда во всякий момент быть самому себе настоящим хозяином. А разнузданность желаний ведет лишь к рабству вашему» . Убийство приобщило Раскольникова к миру зла, которое привело его к ощущению «разомкнутости и отъединенности от человечества». Преступление Раскольникова - это «бытие в произволе» . Именно поэтому героиня русской классической прозы, робкая, кроткая Соня, приводит Раскольникова, незаметно, устремленностью своей чистой души и жизни к осознанию важных вечных истин. И Раскольников увидел самое главное в Сониной душе - наполненной христианским светом - понимание, милосердие, веру, способность страдать. Благодаря страданию искореняются в душе человека гордыня, эгоистическая самоудовлетворенность, зависть и злоба. А страдание, считает Ю.Н. Сохряков , понималось русскими классиками как одна из форм приобщения человека к духовному состоянию, как средство становления личности. Не случайно в русском языке понятия страдание и сострадание тесно связаны между собой. Страдание - это страдание вместе с другими, сочувствие другому в его бедах и несчастьях. Сострадать - значит брать на себя часть чужих страданий. Сострадание переводит восприятие жизни на общечеловеческий уровень; «сострадание есть главнейший и, может быть, единственный закон бытия всего человечества». Это и «закон бытия» каждого, кто считает себя человеком. Вот почему «поднимать уровень образования в нашем любезном отечестве всегда значит поды мать и уровень сострадания... по крайней мере, доселе всегда так было». (Достоевский Ф.М.) Именно «русской литературе свойственны сострадательность и человечность, которые поразили весь мир» . У героев Толстого, Достоевского, Чехова и других русских писателей страдание никогда не пробуждалось верой в собственную исключительность, в превосходство над другими; оно порождалось глубокой внутренней работой, поисками осмысленных форм жизни и необходимостью духовно-нравственного совершенствования.
В. А. Жуковский видел смысл жизни в «распространении идей, благодеятельных для человечества... совершенствующих душу» . В элегии «Сельское кладбище» (1802) милосердное отношение к простому труженику позволило эпическому герою сформулировать свое жизненное кредо, программу самосовершенствования, пронизанную высоким гуманистическим пафосом: всегда следовать голосу совести и чести, не раболепствовать перед сильными мира сего, не прельщаться лестью и не служить своей гордыне, не быть жестоким и равнодушным к тем, кто страдает, ценить в жизни не успех, славу, наслаждения, а добросердечие, отзывчивость, способность чувствовать чужую боль, готовность прийти на помощь нуждающемуся в ней .
Каждый герой Л.H. Толстого по-своему ищет гармонию, по-своему проходит путь поиска истины, в котором процесс не менее важен, чем результат. «Чтобы жить честно, надо рваться, путаться, биться, ошибаться, начинать и опять бросать, и вечно бороться и лишаться. А спокойствие - душевная подлость» . Вместе с героя ми ищет ответы на вечные вопросы и автор. «Художник для того, чтобы действовать на других, должен быть ищущим, чтоб его произведение было исканием» .
Нравственные искания каждого из героев индивидуальны. Но есть и то, что их объединяет: жизнь заставляет каждого из них постоянно пересматривать свои взгляды, убеждения, выработанные ранее, на новых этапах нравственного развития подвергаются сомнению и вытесняются другими. Новый жизненный опыт разрушает веру в то, что не так давно казалось незыблемой истиной. Нравственный путь героев романа - это смена противоположных циклов духовной жизни: вера сменяется разочарованием, за которым следует обретение новой веры, возвращение утраченного смысла жизни.
Русские писатели считали, что «совершенствование, работа с самим собой...победа именно над собой, а не над противником является главной целью... ибо считается, что «преодолевший себя становится непобедим»». . Русская классическая литература стремилась к созданию образа «положительно прекрасного человека» (Достоевский), испытывающего благоговейное отношение к жизни, неразрывной связи человеческой жизни с прошлым - многовековой историей предков, обычаями, жизненным укладом, обладающего чувством Родины, без которого бытие человека «становится неестественно, немыслимо, невыносимо» (Достоевский Ф.М.) Еще В.А. Жуковский обратился к процессу «возвращения» национального прошлого, его переосмысления, активного возрождения и «сохранения прошлого, процесса открытия нового в старом, накопления культурных ценностей». Творчество Жуковского - это движение к созданию «самобытной оригинальной национальной литературы, проникнутой духом, взглядом, мышлением своего народа» . Жуковский, обращаясь к прошлому, находил в нем новые источники вдохновения. Ими становятся героические и этические произведения фольклора, отражающие полное драматизма русское средневековье, национальный быт и нравы в их нравственно-историческом и этнографическом освещении; русский характер в его историческом своеобразии. Жуковский... открыл путь для создания характеров, ориентированных на самобытные образы прошлого, «озаренные» идеей национально-освободительной борьбы, защиты Отечества, идеями соратничества, духовного сплочения народа . Именно Жуковский остро ощутил необходимость познания общечеловеческого в сфере национального и умения видеть в национальном - общечеловеческое.
Когда русская эмиграция искала центр, который смог бы объединить всех, духовный центр, который содержал бы в себе высший смысл назначения России на земле, выражал чувство национального достоинства, чести и смог дать шанс на равноправие с богатой культурной Европой, то этим центром стал русский европеец А.С. Пушкин. И не Западу, а русским он был нужен, для русских он оправдание их надежд на достойное будущее . И сегодня нельзя не согласиться с Д.С. Лихачевым в том, что «Пушкин - это гений, сумевший создать идеал нации. Не просто «отобразить», не про сто «изобразить» национальные особенности русского характера, а создать идеал русской национальности, идеал культуры» . Но еще Ф.М.Достоевский в очерке «Пушкин», говоря о «всемирной отзывчивости» и «всечеловечности» поэта, писал: «Будущие грядущие русские люди поймут уже все до единого, что стать настоящим русским и будет именно значить: стремиться внести примирение в европейские противоречия уже окончательно, указать исход европейской тоске в своей русской душе, всечеловеческой и всесоединяющей...» (Ф.М.Достоевский). В этой связи интересна статья О.С. Соиной «Судьба Пушкина и судьба России», в которой она дает интерпретацию «всечеловечности» русского национального самосознания. Человек, обладающий им, «представляет собой поистине уникальную способность... вмещать в своем самосознании основные культурно- исторические и национально-художественные типы Европы в их творческой одномоментности, ни в коей мере не утрачивая при этом избирающей самостоятельности творческой воли, неподкупности мысли и духа» . Он, обладая не только даром эмпатии, но и потребностью сопереживать и сочувствовать, выступает как «гармонизирующее равновесие, казалось бы, поляризованных стихий, как некий сложноорганизованный космос.,. объединяет их (культурно-исторические типы), не растворяя друг в друге; примиряет их, не унижая и не подавляя» .
И как всякий человек проживает не чужую, а свою жизнь, так и национальная целостность каждая - свою, а не чужую историю, себе присущую. Некое «призвание, (Пред)Назначение, судьба ощущаются: тяга (спереди) и подталкивание (сзади) к самореализации своей сути... Это родник-источник, откуда выбиваются на световую поверхность явлений и слов фонтаны-гейзеры национальных мифов - образов-символов, притч, в которых страной и народом сократов труд «познай самого себя» осуществляется. Некое самопредставление о себе, своей сути, цели и смысле существования. И как человек без самосознания и самолюбия, доСТО-ИНства, так и национальный организм без такового самосознания («национальная гордость») бездыханен, никчемен, уныл - и опадает» . Чувство Родины - это одно из проявлений духовности, которая делает человека личностью, а нацию - народом. Россия - это «национальный сосуд Духа Божия, это наш родной алтарь, и храм, и освященный им кровный дедовский очаг. И потому «Родина» для нас не предмет бытового пристрастия, а подлинная святыня... Нельзя погасить в себе эту святыню. Ею надо жить. За нее стоит бороться и умереть» . Любить Родину - это значит «воспринимать Россию сердцем, видеть любовию ее драгоценную самобытность...» , «верить в Россию так, как верили в нее все русские великие люди, все ее гении и ее строите ли» . Слова «родина», «народ», «природа» - родственные, однокоренные слова, обозначающие единый соборный организм. А.С. Пушкин в последнем письме Чаадаеву от 19 октября 1836 г. написал «Ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме наших предков, такой, какой нам Бог ее дал» . М.Е. Салтыков-Щедрин писал: «Я люблю Россию до боли сердечной и даже не могу помыслить себя где-либо, кроме России...» . Эти слова - центр всего творчества писателя, гнев и презрение которого рождались из суровой и требовательной любви к Родине, из выстраданной веры в ее творческие силы. В творчестве М. Лермонтова Родина - это раздумья о странной любви, главное в этом чувстве не то, что принято считать основанием патриотизма (гордость за историю страны, сознание ее силы, обеспечивающей покой великой державы...). М. Лермонтов нашел новые звуки и краски, нашел новые слова, такие простые и обыденные, для выражения той «странной любви», которая привязывала его к родной земле...: «Но я люблю - за что - не знаю сам, Её степей холодное молчанье, Её лесов безбрежных колыханье, Разливы рек её, подобные морям...»
Чувство гордости и восхищения, одухотворяющее эти картины, как-то незаметно вбирают в себя сострадание («Дрожащие огни печальных деревень»), но это сочувствие чему-то очень близкому, любимому, навсегда вошедшему в жизнь поэта.
Любовь к России безбрежных лесов, проселочных дорог, к России мужицкой - вот что было главным в «странной любви» М. Лермонтова. Образ родной земли, России - один из главных в произведениях JI. Толстого. Поэтому так просторны и прекрасны пейзажные описания и картины того, что принято называть «бытом» - в его буднях и праздниках, таких, как именинный обед, святочное гаданье. Л. Толстой мечтал научить читателей «полюблять жизнь». По убеждению Л. Толстого, любить свою Родину, свой народ не означает неприятия всего остального. Мир, вселенная обязаны подчиняться братству всех людей. Именно русскому национальному духу и русским людям присущи всеохватность, доброжелательность, широта, открытость, общежительность.
Чувство Родины в произведениях русских классиков формируется образом жизни, сознательным жизнетворчеством, нравственным поступком, деятельным сопереживанием, ответственным отношением к своему призванию, «спасительным недовольством собой» (А. Ухтомский), «постоянным усилием стать человеком» (М. Мамардашвили). Чувством национальной гордости за историю своих предков наполнены произведения Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Некрасова, Лескова, Толстого и др.
Писатели видят в истории России величие духа русского человека, прославляют его патриотизм, героизм, гражданственность, любовь к Отечеству.
Русская классическая литература ставит фундаментальные вопросы бытия, исследует изначальные нравственные основы человеческой жизни, ищет исходные духовные ориентиры, формирует ценностно-смысловые установки (Айзерман Л.С.).
«Величие русской литературы - в высоте ее взгляда... Русская мысль тогда в вопросах бытия человека сказала так много, что могла бы считаться катехизисом новейшего времени» . Всепроникающий этический пафос русской литературы был следствием неистребимой устремленности ее творцов к идеалу. «Эстетический идеал - часть общекультурного идеала, социального, нравственного и познавательного. Истина, добро, красота - три ипостаси идеала. Испокон веку в словах этих воплощалось представление о высших духовных ценностях» . Достоевский утверждал, что жизнь человека немыслима без идеалов. «Необходимо, напротив, дать более ходу идее и не бояться идеального... Идеал ведь тоже действительность такая же законченная, как и текущая действительность... Без идеалов, то есть без определенных хоть сколько-нибудь желаний лучшего, никогда не может получиться никакой хорошей действительности. Даже можно сказать положительно, что ничего не будет, кроме еще пущей мерзости» . Говоря об идеалах, русские писатели имели ввиду веками вырабатывавшиеся в народной среде качества, которые не подлежат пересмотру: совестливость, свобода, трудолюбие, честность, сострадание, доброта.
Именно они составляют суть непреходящих общечеловеческих ценностей. Даже отрицательные персонажи произведений подлинных художников вселяют в человека надежду и веру. «Да не подумает, однако ж, читатель, что мы требуем от писателя изображения людей идеальных, соединяющих в себе все возможные добродетели; нет, мы требуем от него совсем не людей идеальных, а требуем идеала. В «Ревизоре», например, никто не покусится искать идеальных людей, тем не менее, однако ж, никто не станет отрицать и присутствие идеала в этой комедии. Зритель выходит из театра совсем не в том спокойном состоянии, в каком он туда пришел; мыслящая сила его возбуждена; бок о бок с запечатлевшимися в его уме живыми образами возникает целый ряд вопросов, которые... служат исходным пунктом для умственной работы совершенно особой и самостоятельной» . Русские писатели были убеждены, что настоящее искусство должно пробуждать в человеке устремленность к жизни, какой она должна быть. Современность русской классики, ее злободневность - в ее опыте, который приобретает сегодня особый смысл. «Мы можем спорить с Толстым о решении им многих других проблем человеческой жизни. Но как бы мы ни спорили с ним, как бы резко ни отвергали его «ответы» на поставленные им «вопросы», само отношение Толстого к этим вопросам, т.е. поискам ответов на них, не может не ото зваться в нашей душе животворным катарсисом ее нравственного обновления» . И не готовые ответы находим мы у классиков - а опыт искания ответов: «Вот где учишься жить. Видишь различные взгляды на жизнь, на любовь, с которыми можно ни с одним не согласиться, но зато свой собственный становится умнее и яснее». Эти слова, сказанные Львом Толстым, имеют универсальный смысл. На методологическом, мировоззренческом уровне важнейшей предпосылкой (условием) пре одоления духовного кризиса и формирования культурной идентичности и толерантности является воссоздание в сегодняшней культурной жизни тех духовных ценностей, которые составляют ядро русской классической литературы.
Русская литература XIX века продолжает «осуществлять свою освободительную функцию, оживляя в... в сознании такие вечные понятия, как добро и зло, идеи греха, покаяния, рока, Бога и свободы . Ведь сегодня художественные произведения классиков - взаимопроникновение ценностных миров автора и читателя, интеграция познания и самовоспитания: «Волна сознания должна уметь обнаруживать другого человека, находить в нем свою границу, а затем, обогащенная опытом собеседования, сопереживания, сострадания, образами, знаниями, культурными артефактами, возвращаться к своему владельцу как ресурс для его становления как Человека» . В русской литературе в целом отражено ценностно-нормативное ядро русской культуры, которое наряду с национальным, обусловливает наличие в литературных произведениях русских писателей глубокого духовно-нравственного, общечеловеческого потенциала, выраженного в особом понимании таких ценностных, этических категорий, как добро и зло, свобода, совесть, сострадательность, соборность, социальная ответственность любовь к Родине, патриотизм и т.д.

Литература:

1. Троицкий, В.Ю. В поисках пути праведного. Словесность в школе: книга для преподавателей русской филологии / В.Ю. Троицкий. - М.: Гуманит. изд. центр Владос, 2000. - 432 с.
2. Лосский, H. Ценность и Бытие. Бог и Царство Божие как основа ценностей / Н. Лосский. - Paris, 1931. - С.27.
3. Федоров, В. О природе поэтической реальности: монография / В. Федоров. - M.: Сов. писатель, 1984. - 184 c. - C.74.
4. Бахтин, M.M. Проблемы поэтики Достоевского / M.M. Бахтин. - 3-е изд.- M.: Художественная лит., 1972.- 470 с.
5. Достоевский, Ф.М. Собр.соч. в 15 т. Т.9. - M., 1891. - С.287.
6. Ильин, И.А. О тьме и просветлении: Книга художественной критики. Бунин. Ремизов. Шмелев / И.А. Ильин. - M.: «Скифы», 1991. - С. 187.
7. Кондаков, И.В. Введение в историю русской литературы / И.В. Кондаков. - M., 1997. - С. 17.
8. Кондаков, И. «Где ангелы реют» / И. Кондаков. - Вопросы литературы - 2000. - сентябрь - октябрь.
9. Киселев, A.K. Сопоставление как прием активизации эмоционального восприятия и интеллектуальной деятельности старшеклассников в литературном образовании: автореф. дис.... канд. пед. наук / A.K. Киселев. - М., 1988.
10. Бочаров, С.Г. О художественных мирах: Сервантес, Пушкин, Баратынский, Гоголь, Достоевский, Толстой, Платонов / С.Г. Бочаров. - М.: Сов. Рос., 1985. - 296с. - С.4.
11. Кантор, В. Русская классика или Бытие России / В. Кантор. - M.: РОССПЭН, 2005. - 767с. - С. 180.
12. Леонтьев, А.Н. Некоторые проблемы психологии искусства: Избр. психологич. про изведения, в 2 т. Т.2./ А.Н. Леонтьев. - М., 1983. - С.239.
13. Франкл В. Человек в поисках смысла. - M., 1990. - с. 295.
14. Черная, Т.К. Русская литература XIX века (ч.1.). Поэтика художественно-индивидуальных систем в литературном процессе / Т.К. Черная. - Ставрополь: Изд-во СГУ 2004. - 624 с.
15. Маранцман, В.Г. Цели и структура курса литературы / В.Г. Маранцман // Литература в школе. - 2003. - №4.
16. Цвейг, С. Три мастера. Бальзак. Диккенс. Достоевский. Собр.соч. в XII т. / С. Цвейг. - Л.: Время, 1923. - С.121-122.
17. Удодов, Б.Т. Субъективно-объективные основы интерпретации. Русская классическая литература и современность / Б.Т. Удодов. - Воронеж, 1985. -131с.
18. Ильин, И.А. Собр.соч. в 10 т. Т.З. / И.А. Ильин,- M.: Русская книга. - 1994. - С.508.
19. Ильин, И. А. Собр.соч. в 10 т. Т.1. / И.А. Ильин. - M.: Русская книга. - 1994. -С. 889.
20. Красовский, В.Е. А.С.Пушкин История русской литературы / В.Е. Красовский. - M.: МГУ, 2003. - С.28.
21. Франк, С.Л. О задачах познания Пушкина. Пушкин в русской философской критике. Конец XIX - XX век / С.Франк. - М., 1999. - С. 468.
22. Тюпа, В.И. Пусть будет «весело стихи свои вести» / В.И. Тюпа // Дискурс. Новосибирск, 1996. - № 2. - С.73.
23. Ильин, И.А. Кризис безбожия: собр. соч. в 10 т. Т.1. / И.А.Ильин - M.: Русская книга, 1996. С. 333-358.
24. Платонов, О.А. Русская цивилизация: учеб пособие для формирования русского сознания / О.А. Платонов. - M.: Роман-газета, 1995. - 223с.
25. Колесникова, И.А. Идеи духовного ученичества педагога в системе воспитания для работы с человеком Теоретико-методологические проблемы современного воспитания / И.А. Колесникова. - Волгоград, 2004. - С.32.
26. Гуковский, Г.А. Пушкин и русские романтики / Г.А. Гуковский, вступ. статья Г. Макогоненко. - M.: Художественная литература, 1965. - 355с.
27. Семенко И.М. Жуковский В.А. Баллады. Наль и Дамаянти. Рустем и Зораб. Дневники. Письма. Воспоминания современников. - M., 1987. - С. 459.
28. Чехов в школе: книга для учителя / под ред. И.Ю. Бурдина. - M.: Дрофа, 2001. - C. 149. - 320с.
29. Достоевский, Ф.М. Полн. собр. соч. в 30 т. Т. 22. - Л.: Наука, 1988. -408с. - С. 30. Молитва оптинских старцев. Молитвослов. - Севастополь, 1996. - 384с. - С.202.
30. Флоренский, П.А. Столп и утверждение истины. Т.1. / П.А. Флоренский. - M.: Правда, 1990. - 490с.
31. Сохряков, Ю.Н. Творчество Ф.М. Достоевского и русская проза XX века (70-80-е годы) / Ю.Н. Сохряков. - M.: ИМЛИ РАН, 2002. - 240с.
32. Лосский, H.O. Избранное. Бог и мировое зло / H.O. Лосский. - M.: Правда, 1991. - 622с. - С.551-552. - Из истории отеч. философ, мысли.
33. Аверинцев С.С. Древнееврейская литература // История всемирной литературы. Т.1. / С.С. Аверинцев. - М.: Наука, 1983. - С. 278.
34. Чехов А.П. Студент // Изб. соч. / А.П.Чехов - М.: Художественная литература, 1988. - 639 с.
35. Истоки и развитие раннехристианской литературы // История всемирной литературы. - Т.1. - С. 510,511.
36. Булгаков С.И. Чехов как мыслитель / С.И. Булгаков. - Киев., 1905.
37. Виноградов И.А. Вопросы марксистской поэтики / И.А. Виноградов. - М.: Наука, 1972. - С. 240-311.
38. Лесков, H.C. Кадетский монастырь// Собр. соч. В 12 т. М.: 1989. - Т.2. - C. 40.
39. Достоевский, Ф.М. Полн. соб. соч. в 30 т. Т. 25. - Л.: Наука, ленинградское отделение, 1972-1991. - 470 с.- С. 173.
40. Достоевский, Ф.М. Полн. собр. соч. в 30 т. Т. 14. - Л.: Наука, 1972-1991. - 512с. - С. 210.
41. Горелов, П. Пропажа и возвращение совести / П. Горелов. - М., 1989., - 145 с.
42. Туган-Барановский, М. Нравственное мировоззрение Достоевского / М. Туган-Барановский. - Одесса, 1920. - С. 127.
43. Бердяев, H.A. Собрание сочинений / H.A. Бердяев. - М., 1994. - С. 390.
44. История русской литературы XIX века: 1800-1830-е гг.: Учеб. для студ. высш. учеб. заведений в 24. / Под ред. В.Н. Аношкиной, Л.Д. Громовой. - М.: Гуманит. изд. центр, Владос, 2001. - 288с. - С. 94.
45. Толстой, Л.Н. Собр.соч.: в 22 т. Т.22: Дневники, 1895-1910. / Л.Н. Толстой. - М.: Художественная литература, 1985. - 559с. - С. 128.
46. Самохвалова, В.И. Красота против энтропии / В.И. Самохвалова. - М., 1990. С.59.
47. История романтизма в русской литературе. Возникновение и утверждение романтизма в русской литературе (1780-1825). - М.: Наука, 1979. - 312с.
48. Лихачев, Д.С. Пушкин - это наше все. Книга беспокойств / Лихачев Д.С. - М., 1991. - С.306.
49. Соина, О.С. Судьба Пушкина и судьба России / О.С. Соина // Человек - 2002. 2003. - №5-6; - №1.
50. Гачев, Г.Д. Миф в культуре: человек - нечеловек / Г.Д. Гачев. - М., 2000., - С. 123, 137.
51. Ильин, И.А. О сопротивлении злу силою / И.А. Ильин // Новый мир. - 1911. - №10. - С. 213.
52. Ильин, И.А. О русском национализме: что сулит миру расчленение России / И.А. Ильин. - Новосибирск, 1991. - С. 11.
53. Терц, Абрам (Синявский Андрей). Прогулки с Пушкиным: собр.соч. в 2-х т. Т.1. / Абрам Терц (Андрей Синявский). - М., 1992. - С. 341.
54. Салтыков-Щедрин М.Е. Cобр.соч. в 10 т. Т.10. / М.Е. Салтыков-Щедрин. - М., 1988. - С.87.
55. Распутин, В. «Из глубин в глубины» / В. Распутин // Позиция. Литературная полемика. Вып. 2. - М.: Сов. Россия, 1990. - 559 с. - С.8-9.
56. Гулыга, А.В. Принципы эстетики / А.В. Гулыга. - М.: Политиздат, 1987. - 285 с. - С. 154-159.
57. Достоевский, Ф.М. Дневник писателя: избр. страницы / Ф.М. Достоевский. - М.: Современник, 1989. - 555с. - С.76,179.
58. Салтыков-Щедрин, М.Е. Петербургские театры: Cобр.соч. в 20 т. Т.5. / М.Е. Салтыков-Щедрин. - М., 1965-1977. - С.185.
59. Виноградов, И. По живому следу: Духовные искания русской классики / И.Виноградов. - М., 1987. - С.153.
60. Голубева, Л. Неразборчивые письмена нашей души / Л. Голубева // Alma mater. 1999. - №6. - С. 41-44.

Первым реалистическим романом в истории русской литературы считается роман в стихах А.С. Пушкина "Евгений Онегин". Виссарион Григорьевич Белинский считал его "энциклопедией русской жизни". Пушкин всегда мечтал создать какое-нибудь произведение, главными героями которого были бы его современники. По канонам романтизма, зародившегося в Европе к концу 18 века, женским идеалом стала поэтическая девушка. Такая девушка и появляется в романе "Евгений Онегин".

Самый известный женский образ русской литературы - Татьяна Ларина - любимая героиня поэта. Она - героиня совести, обладающая высокими нравственными ценностями. В литературе, также как и в искусстве, возможно такое чудо, когда художник всерьез увлекается своим собственным творением. Так и Александр Сергеевич, работая над романом "Евгений Онегин", увлекся чудесной, оживающей под его пером, девушкой. Татьяна была для него "милым идеалом", похожая и обликом, и душой на музу поэта. Характер Татьяны Лариной раскрывается перед нами и как неповторимая индивидуальность, и как тип русской девушки, живущей в провинциальной дворянской семье.

Близость к иному миру и к народной России, олицетворением которой была няня, оберегала чистоту души Татьяны. Татьяна очень любила природу: играм со сверстниками она предпочитала одинокие прогулки. Ее любимым временем года била зима:

Татьяна (русская душою,
Сама не зная, почему)
С ее холодною красою
Любила русскую зиму...

Жизнь природы близка и знакома ей с детства. Это мир ее души, мир бесконечно близкий. В этом мире Татьяна свободна от одиночества, от непонимания, здесь чувства находят отклик, жажда счастья становится естественным законным желанием. На протяжении всей жизни Татьяна сохраняет в себе эту цельность и естественность натуры, которые воспитываются лишь в тесном общении с природой. Татьяна инстинктивно, сердцем, а не умом, почувствовала в Онегине человека под стать себе. Как ни был сдержан Онегин во время первой встречи, как ни была под маской светской любезности скрыта его личность, Татьяна сумела угадать его исключительность. Естественность, глубокая человечность, свойственные Татьяне, вдруг при первом столкновении с жизнью пришли в движение, сделали ее смелой и самостоятельной. Полюбив Онегина, она первая делает важный шаг: пишет ему письмо. Именно здесь роман достигает кульминации. Признание Татьяны, дышавшее такой любовью и такой искренностью, не было услышано и понято охлажденным сердцем Онегина. Евгений не способен был ответить девушке, потому что чувства его были безжалостно искажены обществом. Отповедь Онегина отдалила его от Татьяны.

"Евгений Онегин" - философский роман, роман о смысле жизни. В нем Пушкин поднимал проблемы бытия, размышлял о том, что такое добро и зло. И если жизнь Онегина бессмысленна, он сеет зло, смерть, безразличие вокруг себя, то Татьяна - личность цельная, гармоничная, а смысл своей жизни она видит в любви, выполнении своего долга перед мужем. Примирившись с суровыми законами жизни, лишавшими человека счастья, Татьяна принуждена была бороться за своё достоинство, проявляя в этой борьбе бескомпромиссность и присущую ей моральную силу, именно в этом заключались нравственные ценности Татьяны.

«Война и мир» — уникальное по значимости и смысловому содержанию произведение не только в отечественной, но и в мировой литературе.

В нашей ленте «Поиск хорошего» мы обычно ищем в классических произведениях содержание и смысл, связанные с темой вечных ценностей. Однако огромная и по объему и по смысловому наполнению «Война и мир» фактически полностью состоит из сюжетов, посвященных нашей теме. И военные, и мирные события в романе, так или иначе, имеют не просто повествовательно-описательный характер. Фактически все содержание в конечном итоге оборачивается нравственными выводами.. Несложно найти роман «Война и мир», также как и несложно найти в нем ценностный материал. Поэтому акцентировать внимание на слове «поиск» в данном случае, скорее всего, не стоит. Мы попытаемся структурировать содержание книги, представить выдержки по темам в относительно кратком виде, выделив на страницах романа те сюжеты, которые в большей степени акцентированы на тему нашей ленты «Вечные ценности». Мы отберем и рассмотрим только те цитаты, которые прямо говорят нам об этом.

Первой цитатой, привлекающей наше внимание, становится упоминание «счастья» в светском разговоре Анны Павловны Шерер. Автор сознательно играет на противоречиях:

- Я часто думаю, — продолжала Анна Павловна после минутного молчания, подвигаясь к князю и ласково улыбаясь ему, как будто выказывая этим, что политические и светские разговоры кончены и теперь начинается задушевный, — я часто думаю, как иногда несправедливо распределяется счастие жизни. За что вам судьба дала таких двух славных детей (исключая Анатоля, вашего меньшого, я его не люблю, — вставила она безапелляционно, приподняв брови) — таких прелестных детей? А вы, право, менее всех цените их и потому их не стоите.

Первое противоречие – резкий контраст пропитанной фальшью атмосферы светского салона, и слов о ценностях и счастье жизни. Второе – высокая оценка замечательных детей князя Василия, которые (не только Анатолий, но и Элен) еще проявят себя в сюжете не с самой хорошей стороны. Третье – игра слов в последнем предложении, особо спорное и заставляющее задуматься и пофилософствовать утверждение о ценности и оценке человека в связи с оценкой им других.

Однако даже в подчеркнуто фальшивой атмосфере светского салона ярко показан еще один контраст. Беременная женщина как символ новой жизни оживляет даже черствые души окружающих.

Всем было весело смотреть на эту, полную здоровья и живости, хорошенькую будущую мать, так легко переносившую свое положение. Старикам и скучающим, мрачным молодым людям, смотревшим на нее, казалось, что они сами делаются похожи на нее, побыв и поговорив несколько времени с ней. Кто говорил с ней и видел при каждом слове ее светлую улыбочку и блестящие белые зубы, которые виднелись беспрестанно, тот думал, что он особенно нынче любезен. И это думал каждый.

Интересен взгляд на Пьера светской женщины:

И, отделавшись от молодого человека, не умеющего жить, она возвратилась к своим занятиям хозяйки дома …

Умение жить – интересная формулировка. Заставляет задуматься и о смысле жизни и об «умении жить» как и о разных мнениях людей на эту тему.

Графиня Ростова говорит о доверительных отношениях с дочерьми:

- Все от воспитания зависит, — сказала гостья. — Да, ваша правда, — продолжала графиня. — До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, — говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. — Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей…

Все родители (и особенно матери) хотят, чтобы доверительные отношения строились именно так, однако выходит часто совсем иначе, и дальнейший сюжет повествования показывает это, когда Наташа готовится бежать из дома с повесой Анатолием (хотя графини и не будет в этот момент рядом, нужно признать). Вывод, очевидно, в том, что не в детской доверительности (или не только в ней) — ключевая роль, а должны быть сильные и самостоятельные ценностные ориентиры в воспитании. Хотя когда на другой стороне — любовь и страсть, ценностная основа для сдерживания должна быть неимоверно сильна… В общем, фраза заставляет задуматься.

В романе герои повествования неоднократно глядят в лицо смерти. Это страшно, это необычно, иногда величественно, иногда не понятно. Но всегда этот момент – символичен и подчеркивается автором. Первая такая встреча – встреча Пьера с умирающим отцом.

Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда-нибудь, или он говорил слишком многое.

Еще одна встреча – встреча с неприятелем. Тревожное напряжение перед боем:

Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно все вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска. «Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и — неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно-оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.

И как противопоставление тревожной, страшной черты между жизнью и смертью, как контраст предстоящего кровопролития и ярких красок жизни – картины природы глазами молодого гусара, первый раз оказавшегося на поле боя:

Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего-то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково-глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, — думал Ростов. — Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что-то, и опять все побежали куда-то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье — и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»… В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни — все слилось в одно болезненно-тревожное впечатление. «Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов. Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз. — Что, бг’ат, понюхал пог’оху?… — прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.

Такое противопоставление и контраст – не только описание первого впечатления неопытного солдата, это противопоставление – в названии всей книги, в смысле всего повествования, в философском толковании толстовской концепции и отношения к войне, как убийству человека человеком.

И снова о том же:

Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.

Не менее ярко контраст показан и в бегстве Ростова от французов после падения с лошади. Контраст, где с одной стороны – жизнь, счастье, любовь близких, а с другой – тревога, опасность, смерть.

Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» все думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» — Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, — и убить!»

И трусость молодого воина, проявленная в эту минуту – лишь искусственный прием автора для акцента на этом контрасте. Ведь после потери лошади, один воин перед целым французским отрядом, несомненно, имеет некое право на отступление, хотя и в данном случае у него оно и получилось несколько паническим.

Страх за жизнь и воля и готовность сражаться. Выбор солдата, готового рисковать жизнью ради царя, страны, чести армии. Плюс гордость, честь и слава. Ценностный выбор. Подмена ли это истинных ценностей или все-таки нет – вопрос другой (и он тоже есть).

Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше.

Не всегда воля и характер становятся ключевым фактором в этом выборе, иногда страх побеждается работой и усердием, которые заслоняют проблему выбора как таковую:

Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось все веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он все помнил, все соображал, все делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека. Из-за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из-за свиста и ударов снарядов неприятелей, из-за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из-за вида крови людей и лошадей, из-за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из-за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту.

Интерес представляет связь между неуверенностью в себе и чувством вины у Пьера во время влечения к Элен.

Пьер принадлежал к числу тех людей, которые сильны только тогда, когда они чувствуют себя вполне чистыми. А с того дня, как им владело то чувство желания, которое он испытал над табакеркой у Анны Павловны, несознанное чувство виноватости этого стремления парализировало его решимость.

Любовь земная через любовь к Богу у княжны Марьи, одной из главных героинь романа:

В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, — говорила она, — как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». С этой успокоительной мыслью (но все-таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что могло все это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого не падет ни один волос с головы человеческой.

В картине высокого бесконечного неба над павшим на поле Аустерлица Андреем Болконским снова возникает противопоставление между вечностью и бренной жизнью человеческой:

«Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются», подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба — высокого неба, не ясного, но все-таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, — подумал князь Андрей, — не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, — совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!…»

Картина явно показывающая очередное сильное противопоставление величия и гармонии мира, природы, вечности и сиюминутных людских дел, даже такого исторического масштаба как наполеоновские войны.

Противопоставление кровавой картины поля битвы и родственных чувств в душе человека опять звучит в мыслях Ростова после Аустерлица.

Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, — подумал он, — коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».

Величие и ничтожество Наполеона как героя в противопоставлении с подлинным величием мира и жизни показало глазами Андрея Болконского, ранее боготворившего французского военачальника. В этом сравнении – и символичность противопоставления ценностей, и образ мыслей человека на грани жизни и смерти с его отрешенностью от ложных, фальшивых идеалов.

…он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, — что он не мог отвечать ему. Да и все казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.

Рассуждения князя Андрея о вере. Конечно, верующим жить и умирать проще, чем неверующим. Это признают и неверующие. Просто вот поверить им не всегда легко…

«Хорошо бы это было, — подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, — хорошо бы это было, ежели бы все было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила — неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, — великое все или ничего, — говорил он сам себе, — или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего-то непонятного, но важнейшего!»

И брошенные в адрес князя Андрея слова доктора, еще раз подтверждающие нам мнение о том, что лучше и дольше живут люди радующиеся:

- C’est un sujet nerveux et bilieux, - сказал Ларрей, - il n’en rechappera pas. (Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет).

Хотя князь Андрей все же в этот раз выздоровел.

Время и вечность, чувство вины и правды ярко отражаются в сомнениях Пьера после дуэли с Долоховым.

Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью?

Вечные вопросы о смысле жизни, смерти и назначении человека один за другим возникают у Пьера:

Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь — все кончится. Умрешь и все узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.

Противопоставление суетных ценностей в виде денег с одной стороны и величия жизни и смерти – с другой.

Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, — думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что-нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая все кончит и которая должна притти нынче или завтра — все равно через мгновение, в сравнении с вечностью».

О добре начинает думать Пьер:

А главное, — продолжал Пьер, — я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.

Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда. — Да, это учение Гердера, — сказал князь Андрей, — но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть… Вот что убеждает, вот что убедило меня, — сказал князь Андрей. — Ну да, ну да, — говорил Пьер, — разве не то же самое и я говорю! — Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…

- Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто-то? Там есть — будущая жизнь. Кто-то есть — Бог. Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили. — Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, — говорил Пьер, — что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому». Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но все робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера. — Да, коли бы это так было! — сказал он. — Однако пойдем садиться,- прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что-то давно заснувшее, что-то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.

Хорошие люди оставляют хорошее впечатление на других. Хорошо о Пьере:

Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.

А жизнь идет вне зависимости от отдельных событий и личностей, пусть даже очень важных и очень существенных:

Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.

Счастье и горе, жизнь, боль и радость противопоставляются друг другу в восприятии князя Андрея, когда въезжает в усадьбу Ростовых:

Князю Андрею вдруг стало от чего-то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом все так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой-то своей отдельной, — верно глупой — но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.

Новая жизнь и новый взгляд на жизнь в красках врывается в душу князя Андрея вместе со встречей с Наташей, с лунным светом и свежестью, ворвавшимся в комнату через открытое окно, когда он случайно услышал разговор девушек, вместе с впечатлением от распустившихся листьев старого, казалось уже мертвого, дуба, с которым человек почему-то решил сравнить себя.

«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Мысль о предназначения человека и роли в обществе, с которой связано в т.ч. и счастье.

Наташа была так счастлива, как никогда еще в жизни. Она была на той высшей ступени счастия, когда человек делается вполне доверчив и не верит в возможность зла, несчастия и горя.

Жизнь и счастье. Как непродолжителен, а порой и мгновенен этот миг ощущения счастья, полной радости и гармонии.

Что-то подобное затем показано и в ощущениях князя Андрея, ощущение жизни и величия бытия, счастья, пусть даже счастья непродолжительного.

Он посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что-то новое и счастливое. Он был счастлив и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не об чем было плакать, но он готов был плакать. О чем? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях?… О своих надеждах на будущее?… Да и нет. Главное, о чем ему хотелось плакать, была вдруг живо-сознанная им страшная противуположность между чем-то бесконечно-великим и неопределимым, бывшим в нем, и чем-то узким и телесным, чем он был сам и даже была она. Эта противуположность томила и радовала его во время ее пения.

И снова достаточно серьезная философская мысль о жизни, вполне актуальная и для любого человека:

«Из чего я бьюсь, из чего я хлопочу в этой узкой, замкнутой рамке, когда жизнь, вся жизнь со всеми ее радостями открыта мне?» говорил он себе.

«Мне надо пользоваться своей свободой, пока так много в себе чувствую силы и молодости, говорил он сам себе. Пьер был прав, говоря, что надо верить в возможность счастия, чтобы быть счастливым, и я теперь верю в него. Оставим мертвым хоронить мертвых, а пока жив, надо жить и быть счастливым», думал он.

Отношение к справедливости глазами княжны Марьи.

Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе — в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он — Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.

…одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других — призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим.

Пишу все это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому все, что ни случается с нами, все для нашего блага.

Сомнения княжны, хотевшей было идти странствовать с богомолкой:

…без любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство. «Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить — пойду дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру где-нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали, ни воздыхания!…» думала княжна Марья. Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.

Четвертая часть второго тома романа начинается с философского рассуждения Толстого о труде и праздности:

Библейское предание говорит, что отсутствие труда — праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие все тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства.

Чувства, испытываемые по дороге к родным и контраст между делом, которым занят в разлуке, и родным домом, тонко отмечены Толстым в одном из возвращений Николая Ростова домой.

До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади — в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.

Еще более эмоционально описан другой приезд в Москве — с Денисовым, описанного ранее, в начале второго тома и трогательная встреча с родными.

Другая тема для размышлений поднимается во время охоты Ростовых. Стоит ли просить высшие силы о каких-то сиюминутных интересах сиюминутного дела? Неужели именно это самое главное? Даже когда дело кажется наиважнейшим в данную конкретную минуту. Иллюстрация этого хорошо показана в момент охоты Ростова.

Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, — сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах «дядюшки», который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло».

Многие считают, что в продуктах доброго человеческого труда есть положительная энергия, память рук и усилий, добрых намерений. Немного об этом мы видим во время картины угощения у дяди Ростовых.

Все это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Все это и пахло и отзывалось и имело вкус Анисьи Федоровны. Все отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой.

Яркие краски совместных детских воспоминаний Ростовых умиляют в разговоре встретившихся и повзрослевших брата и сестры:

Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему-то.

Болезнь Наташи Ростовой и лечение ее, рассуждения Толстого о пользе и бесполезности лечения душевных недугов:

Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по-французски, по-немецки и по-латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное — мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина — почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой — заметной в ребенке в самой первобытной форме — потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.

Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?

- Эдак никогда не выздоровеешь, — говорила она, за досадой забывая свое горе, — ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, — говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, — и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.

Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…

«Нравственная болезнь» Наташи исцелялась и верой:

Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их.

Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее. «Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью…- думала она.

Страдания княжны Марьи перед смертью отца:

Но никогда ей так жалко не было, так страшно не было потерять его. Она вспоминала всю свою жизнь с ним, и в каждом слове, поступке его она находила выражение его любви к ней.

С княжной Марьей связана и очень емкая формулировка взгляда на ситуацию глазами близких людей. В экстренной ситуации, рискуя попасть в плен к французам, княжна смотрит на это глазами брата и отца.

Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами.

На Бородинском поле проявление обычных человеческих чувств перед кровавым побоищем удивляет Пьера:

А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу!

Сильная цитата о том, что самые сильные – самые простые мысли.

Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое.

Философская цитата про познание:

- Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! — прибавил он.

Продолжительное, мучительное нахождение князя Андрея между жизнью и смертью после Бородинской битвы заставляет нас подумать о смерти, как о том, что ждет каждого, как о том, о чем в течение жизни мы стараемся не думать вообще:

«Но разве не все равно теперь, — подумал он. — А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что-то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».

Страшное описание военного термина «пушечное мясо»:

…окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.

Снова мысли человека между жизнью и смертью. Снова – на фоне контраста с добрыми детскими воспоминаниями:

После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, — представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.

Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями. «Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам — да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»

А в человеческом плане тяжелее всех – Наполеону, виновнику несчастий других.

И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.

От имени одухотворенного дождя (между прочим, — некий символ очищения, обновления в природе) звучит призыв к воюющим, отражающийся затем и в мыслях самих людей:

Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?» Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!»

Пьер начинает внутренне понимать, что раздача денег всем, кто просит вовсе не является безусловным благодеянием.

«Надо дать им!» — подумал Пьер, взявшись за карман. — «Нет, не надо», — сказал ему какой-то голос.

Философские мысли Пьера:

«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, — говорил голос. — Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное — золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? — сказал себе Пьер. — Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли — вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! — с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.

Когда в армии оказался младший сын Ростовых, чувства матери-графини изменились по отношению к тому времени, когда смертельному риску подвергался лишь старший сын:

…тогда матери показалось, что его-то она любила больше, гораздо больше всех своих детей.

Жертва Ростовыми почти всего имущества, оставленного в Москве, чтобы освободить подводы под провоз раненых, произошедшая по инициативе Наташи, и одобренная в результате всеми, не оставляет равнодушным. Особенно с учетом того, что семью в самом ближайшем будущем ждет полное разорение:

Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые.

Иллюзии управленца, администратора, руководителя, который думает, что управляемые люди, управляемый процесс ему полностью подвластен, хорошо описаны в привязке к деятельности московского градоначальника – графа Ростопчина:

Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется все ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю-администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.

В оправдание совершенного злодеяния Ростопчин:

Я должен был поступить так.

Понятие долга применяется в попытке оправдать устроенную зверскую расправу над случайным человеком.

Интересное сравнение для французской армии:

Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами.

Мысли Пьера о богатстве и власти в сравнении с подлинными жизненными ценностями.

В первый раз Пьер испытал это странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь, все, что с таким старанием устроивают и берегут люди, — все это ежели и стоит чего-нибудь, то только по тому наслаждению, с которым все это можно бросить.

Простое, обычное человеческое общение быстро развеяло в Пьере настрой на убийство, который он пытался в себе создать.

Его мучило сознание своей слабости. Несколько стаканов выпитого вина, разговор с этим добродушным человеком уничтожили сосредоточенно-мрачное расположение духа, в котором жил Пьер эти последние дни и которое было необходимо для исполнения его намерения. Пистолет, и кинжал, и армяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным и достойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого. Почему?

Мысли князя Андрея только перед смертью начинающего постигать Бога и веру.

«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, — думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно-раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог.

И любовь:

«Да, любовь, — думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что-нибудь, для чего-нибудь или почему-нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все-таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить — любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого-то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз понял всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»

Бог во всех его проявлениях – мысль о внутреннее присущей божественной энергии во всем земном, в людях, природе, событиях. Любовь – сущность души. Эти идеи самоценны вне зависимости от контекста, привязки к судьбе умирающего князя Андрея, близки философии самого Толстого и явно лежат в основе нравственного стержня всего романа.

Глаза человека – как главное в красоте и силе, подчеркиваются в облике Наташи у постели умирающего.

Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны.

Пьер в пылающей Москве переживает перед пленом новый всплеск чувства к жизни:

Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка.

Иллюстрация того, что сила любви преображает даже таких непростых людей, как княжна Марья:

…с той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая-то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать.

Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование — все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица. Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.

О снова о молитве у Ростова, но уже иначе:

Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь»…

Трагическая любовь Сони к Николаю и самопожертование:

Но прежде во всех действиях самопожертвованья она с радостью сознавала, что она, жертвуя собой, этим самым возвышает себе цену в глазах себя и других и становится более достойною Nicolas, которого она любила больше всего в жизни; но теперь жертва ее должна была состоять в том, чтобы отказаться от того, что для нее составляло всю награду жертвы, весь смысл жизни.

Мысли Пьера перед казнью — о жизни, смерти, порядке вещей:

Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его — Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто. Это был порядок, склад обстоятельств. Порядок какой-то убивал его — Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.

Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него — желание, чтобы поскорее сделалось что-то страшное, что должно было быть сделано.

С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога.

Слова Платона Караваева, ставшим для Пьера еще чем-то новым в его миропонимании:

- Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так-то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, — сказал он …

Встреча княжны Марьи и Наташи, до этого недолюбливавших друг друга и фактически не общавшихся, но мгновенно ставших духовно чрезвычайно близкими людьми – яркая иллюстрация того, как общее горе сплачивает людей.

Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече. Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней. На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение — выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.

Свидание умирающего отца с маленьким сыном:

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь.

Чувства умирающего. Глубокие философские мысли, перемешанные с бредом тяжелобольного, страдающего человека:

Все, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.

«Любовь? Что такое любовь? — думал он. — Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть — значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего-то недоставало в них…

«Да, это была смерть. Я умер — я проснулся. Да, смерть — пробуждение!» — вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.

И немой вопрос тех, кто остался жить:

«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Пьер в плену несмотря на физические лишения находит душевное спокойствие:

И именно в это-то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, — он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его.

Про потребности, свободу выбора и отношение к ней:

Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей — хорошая пища, чистота, свобода — теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта-то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.

Интересная философская мысль о возможности ограничить человеческую свободу звучит в истерическом смехе Пьера в плену:

- Ха, ха, ха! — смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: — Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня — мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. — смеялся он с выступившими на глаза слезами.

Дополняемая величием природы, ее бесконечностью и вечностью:

И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! — думал Пьер. — И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.

Денисов над телом погибшего Пети вспоминает трогательные слова мальчика, не так давно делившегося изюмом с воинами:

«Я привык что-нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», — вспомнилось ему.

И опять Пьер, опять про человеческие потребности, о страдании и излишке, об отношении к этому:

В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину — он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка…

Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.

Подсознательная работа мозга, управляемой душой человека:

Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где-то что-то важное и утешительное думала его душа.

Философия Пьера незадолго перед освобождением:

«Жизнь есть все. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».

Величие не может противопоставляться мере хорошего или плохого. В отношении Наполеона говорит об этом повествование, но конечно заставляет задуматься о любой власти и любом насилии.

Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого — нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.

- «C’est grand!» [Это величественно!] — говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand — хорошо, не grand — дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких-то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c’est grand, и душа его покойна.

«Du sublime (он что-то sublime видит в себе) au ridicule il n’y a qu’un pas», — говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n’y a qu’un pas». [величественное... От величественного до смешного только один шаг... ]

И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости. Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.

Княжна Марья и Наташа после смерти князя Андрея. Прикосновение к чему-то великому и интимному — в чувствах, но не в словах.

Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.

Наташа вспоминает слова, сказанные князю Андрею, проговаривает их иначе, меняя не только форму, но и смысл, хотя его уже давно нет. Суть касается отношений страдающего больного и ухаживающего за ним. Может ли это продолжаться долго или вопрос вообще не в этом? Пусть продолжается долго, важно совсем не это, а другое.

«Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие».

«Клин клином вышибают», говорит мудрая пословица. Смерть брата и необходимость поддержки матери вернули к жизни Наташу, после смерти князя Андрея уже потерявшую смысл жизни окончательно.

Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что-то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что-то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней.

Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню.

Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни — любовь — еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь. Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей.

И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.

Освобождение Пьера, снятие напряжение тела и души, и болезнь – как расслабление, реакция организма и, все-таки, выздоровление:

Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все-таки выздоровел.

Философия и концепция жизни стала сильно проще. Интересные мысли про свободу, в т.ч. как свободу от цели и противопоставление свободы и веры:

То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это-то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие. Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, — не веру в какие-нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде.

И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос — зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.

Изменение в отношениях с людьми. Терпимость, толерантность, говоря языком более современным:

…со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по-своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях.

Авторское мнение о роли в семье и поведении умной женщины. Не той, которая без умолку говорит, спорит, доказываю свою правоту и значимость, а той, которая своим умом, чувством и тактом правильно направляет на свершения мужчину, становясь с ним единым целым.

Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, — не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины.

Отношение к людям не по оценке людей:

Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.

В конце книги собраны рассуждения Толстого, где в большей степени, чем по ходу повествования переплетается история, политика и дипломатия, военная стратегия, нравственность и, конечно, философия.

Вот, в частности, цитата об ограниченности возможностей человеческого разума.

Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, — то уничтожится возможность жизни.

Чем выше поднимается ум человеческий в открытии этих целей, тем очевиднее для него недоступность конечной цели.

Отношения мужа и жены, на примере отношения Николая и графини (после замужества) Марьи показаны как один из вариантов возможной гармонии в семейных отношениях:

… думал Николай; но это неустанное, вечное душевное напряжение, имеющее целью только нравственное добро детей, — восхищало его. Ежели бы Николай мог сознавать свое чувство, то он нашел бы, что главное основание его твердой, нежной и гордой любви к жене имело основанием всегда это чувство удивления перед ее душевностью, перед тем, почти недоступным для Николая, возвышенным, нравственным миром, в котором всегда жила его жена.

Второй пример гармонии супружеских отношений – Пьер и Наташа, пример отношения глубокого чувства взаимопонимания, выраженного часто совершенно простыми словами. Автор сравнивает со сном:

Как в сновидении все бывает неверно, бессмысленно и противоречиво, кроме чувства, руководящего сновидением, так и в этом общении, противном всем законам рассудка, последовательны и ясны не речи, а только чувство, которое руководит ими.

Богатство — бедность, слава — неизвестность, власть — подвластность, сила — слабость, здоровье — болезнь, образование — невежество, труд — досуг, сытость — голод, добродетель — порок суть только большие или меньшие степени свободы.

Постепенность представления о большей или меньшей свободе и необходимости в этом отношении зависит от большего или меньшего промежутка времени от совершения поступка до суждения о нем.

Для того чтобы представить его себе свободным, надо представить его себе в настоящем, в грани прошедшего и будущего, то есть вне времени, что невозможно…

В заключение стоит лишь сказать, что «Война и мир», безусловно, — не имеющее аналогов в мировой литературе произведение. Произведение, где ярко описаны все чувства человеческие и критические события жизни человека – как жизни духовной, так и жизни в обществе: рождение и смерть, любовь и измена, вера и неверие, надежда и отчаяние, родственные чувства, тяга к правде, суета и одиночество, страх и бесстрашие, подвиг и подлость, фальшь и искренность, мысли и чувства, война и мир. Да, «Война и мир» — это книга, которую можно и нужно читать многократно, чтобы чаще думать о вечных ценностях, учиться жить и чувствовать по-настоящему, быть человеком.